Никаких следов насилия, – только запах.
Я выглянул в иллюминатор самолета. Подо мной расстилались желтые извилистые дороги. Вряд ли они могли кого-то куда-то привести. Кроме местных бедуинов, пустыня – это место смерти. В ней нет жалости, и, пожалуй, оказаться посреди горячих песков не самое лучшее воспоминание, которое всплыло в моей памяти, во время посадки, когда пилот предупредил, что возможно нас начнет немного трясти.
Я вспомнил ее лицо. Строго очерченный профиль, размытый египетским солнцем. И взгляд. В преломленных лучах света она походила на вымирающий вид, девушки с редким цветом глаз. Кобальт.
Мира упрекала меня, что я не любил ее по-настоящему. Она говорила так: «Ты со мной ради красивой задницы и симпатичной мордашки. Все хотят меня. А тебе ведь важно, чтобы у тебя была самая крутая тачка на районе, не так ли? – затем она хлопала межкомнатной дверью, и шла спать в гостиную». Но в тот день, я смог уверить ее, что она мне важна: как человек, как девушка, и как сестра.
Жаль, что вознаграждение, в виде благодарственного взгляда, одной из самых красивых моделей Москвы, я не успел получить.
Мира скончалась в больнице. В реанимации Хугарды.
Я еще немного поглазел в окошко и пристегнулся. Стюардесса объявила, что идем на последний круг. Странно, обычно после этих слов я чувствую, что мой круг давно уже замкнулся. А я на удивление по-прежнему дышу.
Моя мать занимала должность помощника главного руководителя в обувной фирме, а ее американец любовник был главой. Так как я не знал своего отца, Гарри был для меня чем-то большим, чем просто очередным увлечением матери. Когда я появлялся в офисе, он бежал в магазин и заваливал меня подарками. Потом усаживал к себе на колени и разрешал проехать за рулем Лендровера, по небольшому кольцу, которое очерчивало здание.
С виду он всегда был добрый, но усталый. А когда я покидал владения обувной корпорации, он с грустью смотрел мне в спину. Он обожал меня. И тому была веская причина. Все к чему прикасалась моя мама, наделялось каким-то особенным волшебством. После того, как она взяла мужские кроссовки в руки, придя первый день на работу, продажи повысились в полтора раза. А когда мама предложила шить кеды, используя парусиновую ткань, то Гарри понял, – это дьявол предлагает ему сделку. Взамен на рабское послушание и полное повиновение женщине, Гарри получит процветающую империю типа Converse.
Гарри смотрел на меня всегда с подобострастием, я был не просто сыном Эллы. Я был ее лучшей копией. В школе меня дразнили, что у меня миловидное личико, но Гарри видел во мне продолжение прекрасного.
Однажды он мне рассказал китайскую притчу.
Один старый монах узнал, что в провинции, Чу, живет уважаемый чиновник, который обладает удивительными знаниями. Поговаривают, что он знает заклинание от смерти. Подслушав эту историю, монах отправился в этот же день в провинцию, Чу. Он очень торопился, чтобы первым узнать об эликсире вечной жизни. Но когда монах вошел в дом чиновника, то застал его мертвым.
Сокрушаясь, о том, что если бы он успел на пять минут раньше, то застал бы в живых чиновника, и вытряс бы из него секрет бессмертия.
– Подумать только! – восклицал монах, тяжело проговаривая монолог.
Один прохожий заметил безумие в глазах монаха и, услышал, что тот говорит одно, и тоже, подошел к нему и спросил:
– Если человек умер от голода, можно ли поверить, что в его доме лежат мешки, наполненные рисом?
– Только глупец поверит этому, – ответил монах.
– Если человек умер от жажды, можно ли поверить, что в его доме стоят кувшины, наполненные водой?
– Только безумец поверит в это, – отвечал монах.
– Как же назвать человека, который поверил, что умерший от старости чиновник, владел тайной бессмертия?
На этот вопрос прохожий не получил ответа.
Когда Гарри провожал мою маму в Америку для заключения партнерского контракта с реальной фирмой Converse, можно было ли поверить, что она владела таинственной красотой, как и чиновник из китайской провинции обладал другого рода тайной, или осязаемая красота матери была лишь обманчивой иллюзией Гарри?
На этот вопрос Гарри не получил ответа. Потому что моя мама не вернулась.
Впрочем, как и Мира.
Теперь сложно поверить, что обе дорогие мне женщины, обладали неземной красотой, когда их великолепие превратилось в прах.
Самолет начало трясти. Хотя его и до этого неплохо кидало, как байдарку, в горной реке. Но теперь, когда поток сознания прекратился, я вдруг очнулся. Чувствуя себя опустошенным, я подумал, что момент смерти наконец-то настал. Неужели я умру. Вокруг себя, я заметил панику в глазах рядом сидящих пассажиров, и усмехнулся. Жаль, что я один желаю смерти, а погибнут сотни. Не успел я прокрутить последний монолог в голове, как вдруг я услышал знакомый аромат ромовой ванили. Кусок черной бархатной ткани мелькнул в глазах, и полетел дальше по салону. Черт бы ее побрал, кто ей разрешил во время посадки передвигаться по салону? Куда смотрит стюардесса? Почему замолчал пилот? Я укусил собственный кулак. Что со мной? Откуда столько ненужных вопросов? Откуда такая резкая раздражительность?
Я набрал полные легкие воздуха и закрыл глаза.
Внутри меня начал просыпаться животный инстинкт. Этот запах всегда предвещал ненасытное ощущение жизни, перед смертью.
Я вышел из самолета, и увидел через высокое окно аэропорта пустыню. Бледную и одинокую. Флаг с орлом развивался на флагштоке. Кто-то поприветствовал меня на ломанном русском. Я кивнул в сторону и пошел вдоль длинного коридора.
Вместе с другими пассажирами я прошел в багажное отделение. И получив свой чемодан, обернулся к выходу, как вдруг меня окликнул человек.
– Ян.
Я замер.
Откуда он знает мое первое имя?
– Русская полиция Египта, – передо мной появился высокий, хорошо сложенный парень лет двадцати семи. И протянул загорелую, почти шоколадную, руку.
Я пожал, поглядывая по сторонам, щурился от яркого солнца.
– Николаус.
Я поднял глаза на него.
– Я стесняюсь своего русского имени. Поэтому решил, что так…
– Будет лучше, – оборвал я его. Поэтому ты решил покопаться в моей картотеке, и нашел мое свидетельство о рождении?
– Верно, – он рассмеялся.
– И зачем это тебе?
– То, что произошло в Хугарде связано с людьми, которых можно отличить, лишь окликнув их.
Я кивнул головой. Хотя ничего не понял.
– Тогда зови меня Ян.
– Окей, – он нагнулся, чтобы взять мой чемодан.
– Нелегкий. Что ты туда нагрузил?
– Прошлое.
Николаус усмехнулся.
– Обожаю равнодушные шутки.
– Разве такие шутки вообще существует в природе? – я полез во внутренний карман за зажигалкой.
