Войдя в свой номер и бросив сумки прямо у входа, Людмила первым делом распахнула двери, ведущие на балкон. И запах моря буквально ворвался и обрушился на нее (похоже на пафосный слог дешевого романа, но по-другому не скажешь). Запах моря. Моря спокойствия и умиротворения. Бескрайние просторы ее восемнадцатидневного отпуска простирались куда-то за горизонт понимания. Восемнадцать дней без суеты, на море, как она давно мечтала. Или, скорее, давно уже и не мечтала. И Людмила долго стояла на пороге балкона, не выходя на него, закрыв глаза, вдыхая, ощущая, осознавая…
Конечно, все на контрасте. Позади суета сборов, пропитанная запахами нафталина еще советских времен и пластиковой упаковки от новых вещей. Вокзальная вонь отбытия, потом специфический запах вагона. И хотя вагон был купейным, все равно аромат его был далек от приятного. И нервы. Все на нервах. Что сборы, что проводы. И, когда поезд дернулся и в окно ей замахали ее самые близкие и любимые люди, она смогла выдавить из себя только нечто похожее на улыбку и помахать в ответ. И это было действительно все, на что хватило посаженного аккумулятора ее жизненных сил. Ведь все на нервах…
Когда на работе ей предложили поехать, она в первую минуту даже не понимала, ЧТО предложили и что предложили именно ЕЙ. Она сидела и глупо улыбалась, как улыбаются иностранцы, когда им пытаются объяснить что-то на совершенно чуждом и непонятном языке. Просто Людмила уже давно свыклась с мыслью, что отдых на море по путевке, еще и почти полностью оплаченной, – это что-то из прошлой или чужой жизни. После распада Союза она, тогда еще молодой специалист, поняла, что ей будет не до моря еще долго. НИИ, в котором она работала, разделил участь большинства исследовательский институтов в постсоветское время, сдавая основную часть своих площадей под офисы и зачем-то влача свою научную деятельность силами огрызка оставшихся работников. Платили, конечно, мизер, но идти было некуда. Многие из их коллектива, те, что из более предприимчивых и практичных, ушли почти сразу после того, как стало ясно: «институту хана!». Кто куда. В основном чем-то торговать. Ей же было как-то «не по себе» идти торговать, ниже уровня собственного достоинства, что ли. Да и делать это, то есть торговать, нужно тоже уметь. В смысле, чтобы зарабатывать деньги, а не только тромбофлебит и ревматизм. Вот Людмила и осталась на нищенскую нечасто выплачиваемую зарплату в родном НИИ без перспектив и надежд. Тут нужно еще отметить, что многие институты тогда закрывались вообще, выгоняя сотрудников на улицу, а их НИИ, к чести его, если так можно сказать, посмотрев на состояние дел, как-то худо-бедно удержался на каких-то эпизодических не то военных, не то зарубежных заказах.
Со своим мужем Людмила познакомилась еще будучи студенткой в восьмидесятые. И с самого начала она понимала, еще с момента знакомства, что с Тишей (мужа Людмилы зовут Тимофеем, а она его называет Тишей) ей повезло. Но убедиться в этом в полной мере ей довелось в трудные и растерянные девяностые. Тогда два молодых специалиста с трехлетней дочкой на руках оказались перед пропастью безденежья и отчаяния. И вот в то время Тиша стал метаться от одной работы к другой, пытаясь хоть как-то прокормить семью. Не гнушался никакой работы, брался за все, что могло принести хоть какой-то доход. Получалось, честно говоря, так себе, но концы с концами свести удавалось. А главное, что все это проклятое время прошло без ругани и взаимных обвинений на почве безденежья. Людмила видела, как бьется, пусть впустую, ее муж, чтобы принести хоть какие-то деньги в дом, и понимала, что не ошиблась в свое время с выбором: Тиша «ее» человек. И они выкарабкались. В конце девяностых Тише предложили нормальную работу, и с тех пор финансовые дела в семье начали налаживаться. Конечно, платили ему не очень много, но после того, что они пережили, казалось, что наступил достаток. Лет несколько спустя каким-то необъяснимым образом вернулись признаки жизни в хладное тело НИИ, в котором работала Людмила. Полноценной жизнью это назвать было, конечно, нельзя даже с натяжкой, но подвижки какие-то стали проявляться. А еще пару лет спустя они получили госзаказ от оборонки, который бы в советские времена их НИИ никогда бы не получил. Но в связи с тем, что количество оставшихся хоть в каком-то виде научно– исследовательских институтов (не считая, разумеется, расплодившихся «институтов мировой экономики» и «международного права и политологии») было неприлично мало, разочарованный взгляд министерства пал на их НИИ. И вот тогда сразу же набрали кучу каких-то управленцев, никому не нужных аналитиков, офис-менеджеров, специалистов по подбору персонала и заместителей директора по связям с общественностью. Основные дивиденды от внезапно свалившегося куша естественно распределялись между новонабранными и столь «необходимыми» с производственной точки зрения сотрудниками. Но малая толика перепадала и сотрудникам прежним, собственно призванным отработать этот божий дар из государственной казны. Обижаться и завидовать Людмила разучилась еще в девяностые, поэтому приняла происходящее как есть. «К тому же теперь хоть при работе…», – думала она.
Конечно, ежегодный отпуск ей полагался, как и всем. Но про полноценный отдых и думать не приходилось. Тиша пахал, как проклятый, и отдыхать ему было особенно некогда. Да и денег подкопить к школе для Насти тоже не мешало. А отдых – это только трата денег, причем по их семейному бюджету – слишком больших. В это время на работе уже раздавались льготные путевки в неизвестно откуда взявшийся черноморский пансионат, часть акций которого принадлежало Людиному институту. То ли директор не успел распродать все оставшиеся от советских времен активы, то ли наоборот что-то там химичил в девяностые, покупая и продавая недвижимость за счет института, но факт остается фактом. Институту принадлежала доля пансионата на черноморском побережье, и среди сотрудников распространялись путевки по сильно сниженной по сравнению с номиналом стоимостью. Ездили туда в основном люди «приближенные», так сказать. А путевок выделялось не очень много, так что даже не все из числа «приближенных» умудрялись каждый год понежить тела под ласковым морским солнцем. Но и на это Людмила не обижалась и сильно не расстраивалась, тем более, что такое положение вещей ей было знакомо еще по советским временам. «Что ж», – говорила она, когда ее коллеги в очередной раз рассказывали про распределение путевок, возмущаясь происходящим, – «не в этом счастье. Деньги целее будут…». Всегда в такие минуты все удивлялись, как это она может так спокойно взирать на происходящее? Это же несправедливо! Но Людмила давно вычеркнула наречие «несправедливо» из своего обиходного словаря, так как пришлось бы употреблять его слишком часто, осознавая, что постоянно являешься жертвой чьих-то нечистоплотных махинаций. А так – вроде как легче. Хотя суть происходящего от этого никак не меняется. Это она, разумеется, понимала. Ну что, путевки? Главное в жизни? Что изменится от их, сотрудников, недовольного перешептывания? К тому же последний полноценный отдых был так давно, что безусловно приятные воспоминания о нем уже не складывались в объемную живую картинку. Так что Людмила даже отчасти боялась возможности поехать сейчас куда-то отдыхать, представляя, что курортная атмосфера просто отторгнет ее как инородную субстанцию.
