Собственно теми «далекими и близкими» временами я называю самое лучшее время своей жизни, когда страна, уже будучи тяжело больной, но еще не знавшей о своем «диагнозе», продолжала радоваться каждому новому дню… Люди не теряли оптимизма и жажды жизни стоя в километровых очередях за туалетной бумагой, кросовками, джинсами, финской сантехникой, польской мебелью и болгарскими маринованными помидорами, тем самым бесконечно сплачиваясь и закаляя характер, так необходимый для приближения светлого завтра и скорейшего вхождения в него из мрачного сегодня. Небо было голубым, трава зеленой, а Майкл Джексон еще черным.
Я вместе со всеми радовался жизни, не думая о хлебе насущном, наслаждался свободой (придавая этому слову какой-то свой смысл, далекий от истинного). Впереди маячили выпускные экзамены и выход (он же тоннель) в грядущее.
А пока шел 1990 год, все только начиналось…
И начиналось в северном портовом городе-герое Мурманске, где летом день, а зимой ночь, здесь все по-особому, и люди, они тоже особые. Здесь я родился и вырос, в самом его центре, в старом доме, рядом с заливом, дыша запахом моря и просыпаясь по утрам от пароходных гудков.
Схема жизни была типична для всех детей того времени – роддом, детский сад, школа, армия или институт (здесь варианты доставшиеся от жизни напрямую зависели от того, как ты провел время в пункте назначения номер три, т. е. в школе). А именно там я не проявлял особых талантов и попусту тратил свое время на изучение нот и гармоний, зачитываясь стихами и текстами песен, игнорируя все нужные и не нужные предметы, кроме музыки, физкультуры и истории, что мне собственно интересно и по сей день. Все что мне досталось в наследство от школы, так это мои друзья, которые со мной и сейчас, и крепче школьной дружбы я не встречал, есть что-то в ней настоящее и бескорыстное, чего в нынешних реалиях в большом дефиците.
Про само обучение в стенах любимой школы номер восемь рассказывать подробно не стоит ибо все сводилось к банальному ее посещению и сведению на ноль процента прогулов дабы не расстраивать родителей и не получать ремнем по пятой точке. Этот сценарий повторялся из года в год лишь с некоторыми вариациями, и ввиду моей прохладности к процессу обучения не обременял меня ни знаниями ни талантами. Зато школьные годы дали мне возможность познать дружбу, родительскую любовь, заботу и внимание. Это светлое время, вспоминая которое я всегда улыбаюсь, и я благодарен Богу, что все было именно так. В отличие от последующих поколений детство у нас было без грязи, цинизма и предательства. Хотя, у каждого поколения оно свое, и меня мой вариант вполне устраивает.
Как в угарном сне пронеслись экзаменационные кошмары, и наступил торжественные момент – выпускной бал. На протяжение года все учащиеся параллели 10 классов готовились к нему. Девушки шили платья и заранее обдумывали какими прическами и украшениями будут сражать наповал парней, да и те, в свою очередь, не сидели сложа руки и скрипели мозгом, как выглядеть подобно Алену Де Лону. От этих суетных мук я самоотстранился, потому как твердо знал, что все мои потуги хорошо одеться сведутся к примерке старого свадебного костюма моего шурина и галстука, именуемого в народе «селедка» с рюлексовой прострочкой по диагонали (шикарная вещь по тем временам). Аргументом родителей в споре о высокой моде служило одно: «Тебе скоро в армию, там тебя и приоденут». Мудро и лаконично… Костюмчик был маловат, но если в нем не сильно выпрямлять плечи и слегка присесть, то очень даже ничего и цвет не броский, серый, что придавало моему лицу более выразительную печаль, которую другие списывали на горечь расставаний со школой. Я с радостью примерил этот образ и вжился в роль. Удалось.
Актовый зал гудел, подобно пасеке в жаркий июньский день. Море надежд, слезы счастья, горечь предстоящих расставаний, все смешалось. Очень запомнились глаза одноклассников, такие живые, искренние, готовые перевернуть мир и сделать его другим: лучше, добрее, красивее. Прошло столько лет, но такое не возможно забыть и, наверное, никогда я больше не встречал ничего подобного. Это было время надежд, стремлений, многим из которых так и не суждено было сбыться.
О каждом из выпускников было сказано много теплых слов устами завуча нашей легендарной школы № 8 Лидии Васильевны и, наконец, объявлен перерыв, как вдруг ей шепнули на ушко о том, что еще 3 человека остались без напутствия. В эту легендарную отстойную тройку входил и я со своим другом Сашкой, мы вместе сидели за партой, делили на двоих оценки и теперь вот стали «гвоздем программы». Завуч вышла из неловкой ситуации с честью, вывела нас за руки в центр зала, понимая, что запас хвалебных слов катастрофически иссяк, она посмотрела на нас добрым материнским взглядом и с нескрываемой обреченностью в голосе выдохнула: «Ну, а эти… ребята… будут моряками!!!! Ура товарищи!!». Понимая весь бред ситуации, я поправил на груди своей «селедку» и шепотом подбодрил собратьев по позорному «хеппи энду» емкой фразой: «Счастливого нам плаванья».
Получив аттестат и старясь не заглядывать в него без особой надобности и уж тем более не «светить» родным и близким, дабы избежать паники в узком семейном кругу, стал задумываться о том, куда бы его применить? Точнее – куда с ним возьмут? Вопрос для семнадцатилетнего парнишки не простой, но ответ напрашивался сам собой: если взглянуть в окно моей квартиры, что открывало дивный вид на залив, стоящие на рейде суда, и день и ночь работающие портовые краны, а за одно, вспомнив легендарное напутствие завуча поступать в «мореходку»! Ну, или, по крайней мере, попытаться это сделать.
Когда утихли все эмоции, связанные с выпускным балом а костюмчик был возвращен законному владельцу, я отнес документы в мореходное училище имени Месяцева с просьбой зачислить меня куда-нибудь и кем-нибудь, но лишь бы не на отделение рыбообработки, так как запаха селедки не переношу с детства, а чешуей давлюсь. Выслушав мои аргументы и заглянув в аттестат, преподаватель долго смотрел мне в глаза, пытаясь поставить свой собственный диагноз и полагая, что в этом он будет оригинальней других, не зная, что до него это пыталось сделать масса учителей разных профилей и судеб и все жестоко ошибались.
За предстоящие экзамены я даже не переживал, потому как понимал, что сдать их самостоятельно скорее всего не получится, и поступил, как настоящий индеец: сел и стал смотреть пока догорит костер надежды. Когда же день «Икс» настал, явился в училище и с видом фокусника-иллюзиониста стал тянуть билеты по предмету «математика». Как ни странно, но цифры покорились моему не слишком пытливому уму, и я сдал экзамен на «хорошо». Воспряв духом, на следующий день я отправился вторично покорять приемную комиссию и явить миру свои знания в области русского языка. Здесь все дело обстояло гораздо сложнее, ибо говорить, а уж тем более писать без ошибок и так, чтобы мысль была понятна собеседнику, я не умел. Еще в школе получал с завидным постоянством за сочинения оценки «три» и «два». Чудо не произошло и в этот раз, а как я теперь понимаю, оценку «удовлетворительно» мне просто подарили, понимая, что хуже уже некуда.
