Глава 1. Младший лейтенант Говоров
Капли гулко били в белую эмаль таза. Пахло карболкой. Доктор Васильев, как обычно, долго намыливал руки. Морщась и тряся жидкой бородой, тёр ладони. Со вкусом плескал тёплую воду в лицо. Сухие руки комкали серое сукно полотенца.
– Та-а-ак-с… – позолоченное старорежимное пенсне наконец-то торжественно заняло своё место на мясистом носу. – Александр, зовите-с! – захватанные стёкла упёрлись в меня. – Следующий!
Из нетопленной прихожей дохнуло холодом. По-военному чётко взвыли половицы. Молодой, безусый лейтенант, застенчиво озираясь, вступил в круг света. Смёрзшиеся пальцы взметнулись к виску.
– Младший лейтенант Говоров по распоряжению полковника Петренко в медчасть прибыл!
Я подхватил кожанку, лишь накинутую на плечи «младшего». Он вздрогнул. Заиндевевшая, с синим верхом, фуражка, глухо стукнув, покатилась по доскам пола.
– Ти-и-ише… Ти-и-ише…– зашипел Васильев. – Су-у-ударь, как же возможно в фуражке? Во-о-осемнадцать градусов! Да-с.
Поднимая фуражку, Говоров покачнулся. Левое предплечье было замотано цветастой и набухшей от крови тряпкой. Скрипнув ремнями, опустился на предложенный стул.
– К де-е-елу… К де-е-елу ко-о-оллега, – я уже заметил, что, волнуясь, доктор Васильев начинал заикаться и тянуть слова на первом слоге. Тёмно-синее форменное галифе пациента украшали коричневые под-сохшие пятна. Отмачивая повязку, я невольно поднял взгляд. Серо-стальные цепкие глаза изучали меня в упор:
Чёрный ветер гудит над мостами,
Чёрной гарью покрыта земля.
Незнакомые смотрят волками,
И один из них, может быть, я.
Моя жизнь дребезжит, как дрезина,
А могла бы лететь мотыльком.
Моя смерть ездит в чёрной машине
Всплыла недавняя картинка. Москва. Наркомат внутренних дел. Затемнённый кабинет, отделанный светлой панелью из орехового дерева. Тяжёлые багровые портьеры на окнах. Лампа с зелёным абажуром. Комкающее всё тело дрожью напряжение. И такие же внимательно-оценивающие глаза уже лысеющего человека, сидящего за массивным столом. Зловещий блеск пенсне.
– Вы понимаэте, товарищ, всё доверие, оказанное вам партиэй? Чэкисты своих не бросают!
– Так точно, Лаврентий Павлович. Я понимаю. У девочки симптомы туберкулёза, – слабо трепыхался я.
– Табэркулёз, педэкулёз – какая разныца?! Петренко, Елена должна быть здорова! Вы понимаете это? Вы же боевой врач! – гремело из полумрака.
– Так точно. Я понимаю, Лаврентий Павлович, – медленно умирал я. Казалось, что сил вдохнуть-выдохнуть снова уже нет…
– Товарищ Крыжановский, вы – лучший. Партия верит вам. Поезжайте и требуйте от администрации объекта любого содэйствия, – неожиданно глас смягчился. – И как там дела в Испании, товарищ?
– Insinuatus musculus, damnum venam2. Взгляните, коллега, – доктор Васильев ловко орудовал тампоном. – Что вы скажете?
Я стряхнул наваждение. Между лучевой и радиальной костью предплечья, среди размозжено-отёчной ткани, красовались две глубоких раны. Ощущение было такое, что лейтенанта два раза ударили по руке круглым напильником или керном.
– Овчарка? – видимо, у меня был столь глупый вид, что Говоров оскалился.
– Батенька, полноте… Не узнаю выпускника профессора Красинского! – Васильев смешно поморщился под маской. – Лигатуру3!
Под скрип зубов лейтенанта я склонился над раной: по отёчной коже предплечья отпечаталась широкая симметричная дуга. В два параллельных «следа от напильника» можно было бы ввести мой большой палец!
– Зубы… Клыки. И коренные зубы! – я почувствовал, как начинают дрожать руки.
– Да-с… – Васильев сверкнул на меня линзами пенсне. – Убирайте зажим, коллега. Зашивайте.
Говоров постанывал. Обливаясь холодным потом, я накладывал швы.
– Primatus hic? Dimensiones…4
– Тсс, Александр Андреевич… – Васильев отстегнул маску. Изъеденный сулемой палец гулко звякнул в жестяной абажур лампы. – Рostea collegam…5
Глава 2. Магадан. Ночная прогулка
Над Приколымьем бушевала вьюга. Ледяной сырой ветер с Тауйской губы рвал чахлые сосенки, ютящиеся на вечной мерзлоте. Швырял плотные острые хлопья снега в лицо редких прохожих. Где-то впереди, за каменистыми сопками, открывалось обширное пространство бухты Гертнера. Быстро темнело. Я свернул с Пролетарского проспекта на грязную тёмную улицу 1 Мая, идущую вдоль залива. Здесь электричеством освещались только входы в редкие подворотни. Ноги скользили и упирались в комья мёрзлой грязи. Запинаясь и чертыхаясь, я медленно соображал, куда, вылезая из купе, я сунул старенький, отцовский револьвер системы Нагана6. Ветер усиливался, сбивал дыхание. По левую руку остались, освещённые тусклым фонарём, бараки артели рыбпромхоза. Теперь обледеневшая тропинка вела в глубь полуострова. В сторону от плохо освещённых улиц города. Во тьму. Вновь безуспешно поискав револьвер по карманам, я поднял воротник старого полувоенного пальто и шагнул во мрак. Тьма… Тьма библейская-первозданная вокруг. И звёзды… И ветер … И мысли…
После вызова в Наркомат внутренних дел я собрался быстро. Получил у интенданта новенькое обмундирование и сапоги, а в финотделе – упругую, хрустящую стопку командировочных. Личных вещей было совсем немного: саквояж с мединструментами, пара книг-справочников, три пары белья да старый револьвер в жёлтом сафьяновом чехле. Два года выживания среди «камрадов» 12-й Иберийской интербригады сделали своё дело. Меня мало беспокоило количество и качество еды, питья, жилища, быта. В праздничной, благоустроенной Москве меня больше ничто не держало. Не буду утомлять читателя описанием двухнедельного путешествия в вагоне первого класса. Аромат изысканно-чистого постельного белья. Цоканье блестяще-стальных подстаканников с рельефным изображением рабочего и крестьянки в их извечном союзе… Уважительные взгляды, бросаемые седым проводником на капитанский кубик под серебристой змейкой на моей гимнастёрке. Проносящиеся за окном бесконечные сосны Сибири. Потом четверо суток бессонной тряски в хлипком кузове полуторки.
В город я прибыл ещё до рассвета. Молодой серьёзный лейтенант НКВД на КПП, щурясь в свете прожектора, долго и внимательно изучал командировочный лист. И наконец сверкнул белоснежной улыбкой.
– Добро пожаловать, товарищ капитан! – он шагнул навстречу.
– Приписка – «объект–178».
– Сейчас вам в городскую медсанчасть. Вверх по Речной и направо. Полярная, 18, доктор Васильев. К коменданту, полковнику Петренко – завтра в 8:00… Вот пропуск, – и лейтенант вновь ослепительно, но как-то устало улыбнулся. – Удачи, товарищ капитан!
