Я никогда не вёл дневников. Но сейчас поддался слабости. Возможно, если бы я не нашёл записки моего предшественника, я бы и не решился. Таким обстоятельствам способствовало и то, что туземцы отдали мою сумку, где благополучно лежала тетрадь для записей и ручка. Я не знаю, для кого пишу: для потомков ли, для тех, кто меня найдёт или для того, кто, может, будет сидеть в этой пещере после меня, как я сижу рядом с записями моего предшественника. А, может, я пишу, чтобы не сойти с ума. Сложно собрать мысли, сложно сосредоточиться. Но наверное, лучше начать сначала.
Меня зовут Мартин Ривер. Мне 24 года. И я узник на затерянном острове.
Я родился и вырос в Британии, откуда и отправился на торговом корабле её величества к Индии в качестве второго врача на судне.
Мне трудно судить о времени, так как мои часы разбиты, а в пещере определять время по солнцу не представляется возможным. С датой я тоже не уверен.
Но я хорошо помню тот день, когда мы отплыли, это было 18 апреля. Я очень радовался предстоящему плаванию, на небе ярко светило солнце, а в моей душе трепетало ожидание приключений. Но спустя всего несколько недель мы попали в сильный шторм, наш капитан был тяжело ранен, а корабль изрядно потрёпан. Шторм бушевал 3 дня, мы окончательно сбились с пути, и старпом потерял всякую надежду на благополучное окончание плавания. Экипаж корабля изо всех сил храбрился, но когда минул месяц после злополучного шторма, а мы и приблизительно не знали своё местонахождение, надежда покинула наше судно окончательно. Провизия подходила к концу, а в довершение всех бед мы снова угодили в шторм. Такой бури не видели даже самые бывалые моряки.
Наш капитан скончался, а буря длилась целую неделю. И в последнюю ночь этого адского шторма это случилось. Наш корабль не выдержал. Но отчаяние не овладело людьми. Напротив, мы в какой-то степени были рады, как рад бывает человек, избавившись наконец от тягостного бремени. Нет, мы не сдались, но мы устали. Устали бороться со стихией, с голодом, с усталостью, с непостижимостью океана. Но человеческий инстинкт сильнее, и оказавшись в воде, мы начали плыть. Целых шлюпок совершенно не осталось, и мы карабкались на обломки, мы тянулись к жизни, хоть она нам опостылела за время отчаянной борьбы со стихией.
В кромешной темноте, в бушующем водовороте стихии мы не видели ни намёка на желанный берег, но мы плыли, помогали тонущим и надеялись на чудо.
В какой-то степени чудо произошло. Я и ещё несколько матросов очнулись на залитом солнцем берегу. Это оказался остров. Наши сердца ликовали – наконец-то земля! Твёрдая поверхность! И надежда снова разгорелась внутри ярким пламенем.
Нас было всего 7 человек: старпом, 5 матросов и я, второй врач британского торгового судна. Первый врач не спасся. Но я многому успел у него научиться за время плавания, что помогло мне подлечить раненных. На счастье, моя сумка, которую я успел захватить с тонущего корабля, была при мне. Я нарочно привязал её к себе покрепче. Там оказались некоторые лекарства. А также вот эта тетрадь, в которой я сейчас и пишу.
Мы нашли фруктовые деревья, подкрепились, окрепли и решили, что надо бы изучить остров. Но даже не успели закончить обсуждение этого мероприятия, как были захвачены местным племенем. Туземцы были настроены воинственно, несмотря на наши просьбы о помощи и знаки мирных намерений. В итоге завязалась драка, которая унесла жизни двух наших матросов.
Итак, нас, оставшихся пятерых, связали по рукам и повели вглубь острова. И снова надежда в душе стала угасать. А затем нами овладело отчаяние, когда мы оказались заперты в этой самой пещере, откуда отлично был виден огромный костёр. Туземцы о чём-то недолго говорили, затем один из них, судя по внешнему виду, вождь, произнёс длинную речь, указывая, то на нас, то на разожжённый огонь, его люди восторженно вторили, а потом пели и плясали вокруг костра. Старпом с полной уверенностью заявил, что нас принесут в жертву. И мы в этом скоро убедились.
Когда шум вокруг костра немного утих и превратился в некое подобие транса, к нам подошла девушка. На ломанном английском она спросила, есть ли среди нас врач. Я подумал, что кто-то болен, и несмотря на враждебность туземцев, тут же выразил готовность помочь. Я даже не успел удивиться её знанию моего языка, которое открылось мне после.
Рука устала столько писать с непривычки. Да и темнеет уже, плохо видно. Сейчас я перечитал написанное мною и ужаснулся: ни слога, ни выразительности, какое-то хаотическое повествование. В университете за такое письмо мне поставили бы самый низкий балл. Но переписывать не стану. В моей голове именно такой же хаос, как я записал.
Добавлю ещё несколько слов. Эмоции захлёстывают меня.
Я не смогу описать тот ужас, который мы пережили, когда ясно поняли, что костёр этот поглотит наши жизни. Я чётко помню охвативший нас первобытный страх. Но что творилось со мной, когда моих товарищей принесли в жертву, я не смог бы описать никакими словами.
И ещё, я ошибся, врач туземцам нужен был не для лечения. Хотя в какой-то мере для лечения. Сейчас попробую объяснить. Всех, кроме меня, сожгли на костре. К счастью, не заживо, что говорит всё же о некоторой гуманности данного племени. А меня оставили в живых именно потому, что я врач.
Когда жертвоприношение было окончено, туземцы долго пели и танцевали. Ко мне снова подошла та самая девушка. Она сказала, что ей очень жаль моих друзей, жаль их семьи, которые больше их не увидят. Утешением может быть лишь то, что мои друзья в лучшем мире, в мире их бога Солея, то есть Солнца. А я буду жить, но лишь, если смогу излечить её от духа Дракона. Я ошалевший, ничего не понимающий, смотрел на неё пустыми глазами. Мне кажется, что девушка поняла моё не лучшее состояние после жертвоприношения моих товарищей. Туземка оставила меня в покое до утра.
Я же был уверен, что не усну, но вместе с тем надеялся на сон, молился всем богам, хоть и этому Солею, чтобы всё виденное мной оказалось сном. Но сном это не было.
Итак, сегодня – 29 июля, если я не ошибся в расчётах (я всё же попробовал подсчитать дни). И я нахожусь в племени туземцев на каком-то затерянном острове почти месяц. Меня держат всё в той же пещере, её выход закрыт неким подобием решётки, только из дерева. Причём очень прочного дерева. Я пытался его надломить, вырвать, даже грызть, но его прочность выше всего виденного мною дерева. Именно поэтому меня никто не охраняет, хотя несколько туземцев посменно караулят невдалеке. Почти каждый день ко мне приходит та самая девушка. Из разговоров с ней я узнал, что зовут её Кеикилани, что означает «небесное дитя». Она дочь Укалан-тахо, вождя этого племени. Мой язык она учила с врачом, который был здесь до меня и который также должен был вылечить её от духа Далтиора, то есть Дракона.