Godsparethegirls!/Боже, пощади
девочек!
Меня разбудил мобильник, бодро затренькал
давно надоевшую песню «Белые розы».
Пока я спросонья тыкала пальцем в кнопки,
гнусаво-сладкий голос Юры Шатунова
успел добраться до слов: «Что с вами
сделали снег и морозы, лед витрин
голубых». Навязчивый рингтон поставила
мне Катька – сводная сестра. Катьке –
семнадцать лет, и она находится, по ее
словам, в «фазе отрицания». Все вокруг
отстой: глупые выпендрежники, озабоченные
дрочеры и скрипучее старичье.
Фаза отрицания у Катьки запоздалая,
порядочные девицы ее возраста уже давно
ничего не отрицают, а ходят на свидания
с «глупыми выпендрежниками» или со
«скрипучими стариками». Кому как повезет.
Катьку до семи лет воспитывала я, позже
– гувернантки, научившие девочку
музицировать на фортепиано и читать
«Джен Эйр» на английском языке. В
четырнадцать лет Катька отчаянно
влюбилась в Вадика Минского – первого
красавца ее элитной школы. Сынок владельца
сетевых кафе, он сначала смеялся над
тощим подростком, но узнав про нашего
с Катькой отца, проявил к девчонке
интерес. Одна из гувернанток обнаружила
у Катьки в кармане джинсов только
купленные, еще с чеком, презервативы и
доложила отцу. Наш папаша люто гневался,
хотел разорить Вадикиного родителя, но
передумал и отправил Катьку в Швейцарию
в закрытый пансион для девочек.
Оттуда Катька совершила два побега,
первый неудачный, а второй – вполне
успешный – но успешный только на первый
взгляд. Она смогла добраться до Восточной
Европы и исчезла. Отец немедленно
организовал тайные поиски, чтобы ни
слова о пропаже дочери не просочилось
в прессу. Девочке повезло, ее нашли через
неделю, в мерзком транзитном гадюшнике,
продающем девушек в публичные дома.
Невменяемую, изнасилованную, завшивевшую,
но, к счастью, хотя бы не подсаженную на
иглу. Катьку лечили у самых лучших врачей
и психиатров, но особого успеха не
добились. Большую часть времени девочка
лежала, запершись в своей комнате, и
угрюмо молчала.
Я в то время училась в Лондоне, почти
каждый вечер «клубилась», общалась с
потомками знатных английских родов и
немного подзабыла о сестренке. Тусовки,
бесконечные пати – я вела роскошную
жизнь дочки российского миллиардера.
Водоворот вечеринок затянул меня в свое
хмельное нутро, унося все дальше от
родины и вынянченной девочки.
«Катька уже выросла, скоро на свидания
будет ходить, зачем ей скучная старшая
сестра», – такими мантрами я успокаивала
себя после очередного оригинального,
но малоинформативного Катькиного
сообщения. Перезваниваться из-за разницы
во времени получалось не всегда.
«Розка, ты знаешь, что миндаль не орех,
а родственник сливы?» – писала сестра.
«Катюша, как дела, как учеба?» – я хотела
знать, как живет моя девочка, а миндаль
меня не интересовал.
«Я выросла из Гришки. Интересно, можно
ли мне выпросить у отца скакуна?»
«Не надо скакуна, – пугалась я. – Ты
упадешь и разобьешься».
«Не разобьюсь, я приземлюсь на задние
лапы», – смеялась девочка.
Последнее ее письмо было странным.
Катька прочла Набоковскую «Лолиту» и
рассуждала о ранней любви. Я насторожилась,
но быстро успокоилась. Катька читала
много и без разбора, долго переживала
о героях и спорила с писателем, если с
чем-то не соглашалась.
В то время я находилась в запутанных
отношениях с Крисом, парнем из моей
тусовки. Крис создавал цифровые
футуристические арты, очень популярные
в сети, но не удивляющие разнообразием
сюжетов. Первый вариант Крисовых артов
заключался в следующем: среди россыпи
звезд стояли люди, уносимые вдаль
туманностями, второй – те же люди, но
засасываемые черными дырами. Они или
радовались и в восхищении протягивали
руки к новым мирам, или рыдали от ужаса,
падая в бездонное чрево черной дыры. От
арта к арту люди оставались одинаковыми,
видимо, они являлись самыми трудными
объектами для отрисовки. Менялись лишь
созвездия и черные дыры. Каждому арту
присваивался сложный номер из букв и
цифр. Выбранный покупателем арт продавался
в цифре и по желанию распечатывался на
глянцевой бумаге и по сути представлял
собой обычный постер с размашистой
подписью творца. Но модный и дорогой.
Например, «Этюд M31-NGC224»
ушел к покупателю за три тысячи фунтов.
Сюжет обычный: десять человек, счастливо
улыбаясь, стоят в центре спирали
Туманности Андромеды и тянут руки к
краю Вселенной. Чему они радуются –
оставалось непонятным, ведь там их никто
не ждал.
Стать девушкой Криса в нашей тусовке
считалось престижным, немногие
удостаивались такой чести. Вначале
очередного романа, воодушевленный Крис
чувствовал себя творцом и пытался
рисовать новую пассию на холсте,
обнаженной в изысканной позе с непременным
ожерельем из перламутровых ракушек,
этаких только что рожденных из пены
Афродит. Он даже делал несколько
набросков, но быстро остывал и возвращался
к своим звездам и черным дырам.
«Я дизайнер, но в душе – я художник!» –
гордо сообщал Крис.
Блуждая по его просторной мастерской,
я часто натыкалась на недописанные
картины с голыми женщинами и вздрагивала
от ужаса. Жуткие этюды с недорисованными
грудями, руками, ногами и даже головами
напоминали расчлененку из фильмов про
маньяков.
Я категорически отказалась позировать
для очередного шедевра. Крис долго
сердился, называл меня отсталой
провинциальной дурехой, но я уже устала
от тягучих, не приносящих радости
отношений и собралась уходить. На
горизонте появился модный молодой
режиссер, но после страшного ночного
звонка отца, я все бросила и вернулась
домой.
Побритая налысо Катька встретила меня
возле двери своей комнаты.
– Розка, а ты знаешь, что гниды – это
яйца вшей? – спросила она и, не дождавшись
ответа, рухнула мне на руки.
Я уже не могла, как в детстве, носить
сестру на руках. Я крепко обнимала ее,
моего длинноногого и длиннорукого
олененка, и так мы везде ходили, натыкаясь
на мебель и на сочувственные взгляды
прислуги. Я спала в Катькиной комнате,
кормила ее с ложки, и девочка постепенно
выправилась.
С тех пор Катька практически безвылазно
живет в нашем загородном доме, занимается
с учителями по скайпу, под псевдонимом
ведет популярный блог о жертвах насилия
и строит козни очередной мачехе. Выезжать
из усадьбы Катька боится. Побывав, по
ее выражению, «на дне жизни», а по моему
мнению – в аду, Катька стала нигилисткой,
она больше не верит в любовь, а надо мной
насмехается:
– Розка, ты гусыня! Что ты болтаешься,
как цветок в проруби? Или выходи замуж,
или делай карьеру. А то ни туда и ни сюда.
Надоело!
– Катерина! Какое тебе дело до моей
жизни? – спрашивала я.
– Ты единственный нормальный человек
в стае гиен, называемой людьми. Я тебя
люблю и хочу, чтобы у тебя все стало
хорошо, – отвечала Катька.
