– Люся! Едут! Люся-а! – ещё не добежав до навеса полевой кухни практикант Сенька орал во всю мощь своей молодой глотки. Навстречу ему из под лавки вылезла Альма, лениво тявкнула, потягиваясь зевнула и затрусил следом за ним. Сенька ногой пнул дощатую дверь избушки и просунув голову внутрь ещё раз крикнул – Люсь, ты тута?
– Чё орёшь – та? – из-за угла бревенчатого сруба выглянула темноволосая, средней полноты и средних же лет женщина, собственной персоной Людмила Громова, повар геологоразведывательной партии № 7319, а в обиходе просто Люся.
– Там эта… Наши едут, Петрович послал меня это, ну к тебе, а Саныч сказал воды греть! Много! И прям шоб кипела! А обед… эта, готов? – с трудом переводя дух доложил Сеня.
– Готово уж всё, неча так орать, – она уже доставала, отсчитывая, шевеля губами с полок алюминиевые ложки и миски – тебе щас насыпать? – заметив что он уже стянул с подноса лепёшку и жует, отламывая по кусочку
– Не, я ребят дождуся.
– А нашто ж так вода Санычу, не знашь?
– А! так пораненый кто-то, Петрович ещё сказал Сан Саныча предупредить, я к нему сразу мотанул, ну и потом сюда, вот – Сенька изобразил рукой проделанный путь, завершив сей жест протянутыми под нос Люсе куском лепешки.
– Господи, и шо ж ты молчал?! Кого?! Поранило? И – и – и сильно?
– Да не знаю, я! Оно ж здаля не видать, меж лошадями носилки вроде, мож ногу кто сломал – я ж эта, я пошёл к Енисею донки глянуть, а тута вижу – наши по сопке спускаются, а тут и Петрович скачет, кричит мне! Ну, шоб я сюда бегом, а сам он тада обратно до них развернул. Да они уже щас и будут. – тут Барбос, принимавший участие в беседе ленивыми взмахами веерообразного хвоста насторожился, пошевелил острыми ушами, заворчал и галопом поскакал к Енисею, на мгновение исчез за дощатой бытовкой, ещё мелькнул и окончательно скрылся на спуске, будто нырнул с крутого берега. А Люся оставила ложки на столе, выскочила из под навеса и стала глядеть вслед Барбосу, будто ждала каких особо важных новостей, даже приложила от солнца ладошку козырьком над глазами. Если бы кто спросил ее сейчас – нет ли у нее какого предчувствия, она пожалуй отмахнулась бы, мол, за своих тревожно, да любопытно маленько вот и все.
Не успела ещё осесть на дорожке пыль, поднятая собачьими лапами, как послышались голоса, и вот лошадиная голова показалась над обрывом, и вторую лошадь ведут под уздцы, и подходят уже к навесу и кто-то машет ей рукой и кричит:
– Привет, Люсенька! – и она улыбалась, и кивала головой… Но некогда, недосуг ответить и даже рукой махнуть в ответ – уже у Люси в одной руке миска, в другой – половник, она суетилась возле ведра с борщом и несмотря на жгучее любопытство пропустила тот момент, когда лошади с носилками свернули к вагончику доктора Сан Саныча. Уже когда все наздоровались с ней и расселись за длинный стол, когда у каждого появилась миска и ложка, она с удивлением отметила про себя: Дык, наши-то все на месте, а кто ж тогда на носилках, когда вот они все – живы-здоровы? Сидят-гогочут… она даже шевеля губами пересчитала их всех для верности по головам – точно все тут, Сан Саныча только нет. Но у того всегда был особый график, бывало к обеду не выйдет, и к ужину – всё пишет да читает, а потом при луне и звёздах гремит ведром под кухонным навесом, выгребая со дна остатки каши. Такие вольности на кухне Люся позволяла только доктору и даже сама иногда ему в вагончик приносила несколько раз сервированый подносик, когда он не появлялся долго, чтоб не забыл доктор поесть за своей-то наукой. Ну а кто ж все таки пораненый? Как ни терзало Люсю любопытство, задавать вопросы она не решилась. Пока едят, негоже мешать, счас миски опорожнят, тогда уж все одно беседы начнутся, сами все и расскажут – вздохнув решила она обождать с расспросами.
Люся присела на ступеньки бревенчатого сруба, который уже второй месяц был для неё и домом и местом работы. Над головой её, где-то в сосновых ветках застрекотала сорока и Люся глянув вверх улыбнулась ей, как хорошей знакомой. Хорошо в этот год лагерь поставили – у самого берега Енисея, на крутом обрыве где тайга немного отступила, а может староверы когда-то вырубили небольшую эту опушку, да они же и поставили здесь когда-то давно небольшой бревенчатый домик под одиноко стоявшей раскидистой сосной. Кто были эти люди, зачем пришли в тайгу и куда потом подевались, то Люсе было неведомо, но она не раз поминала их с благодарностью за это уютное жилище. И так удачно этот навес для кухни под сосною устроили, а под ним длинный дощатый стол и лавки. Рядом расположились вагончики геологов и разнорабочих, а за ними, почти у самого обрыва – вагончик доктора с надписью «Медпункт» и вбок чуть поодаль – дощатый домик начальника партии Петровича.
С Петровичем тоже повезло, такого начальника ещё поискать – и добрый, никогда не заругает, почём зря не накричит, как другие бывало, и хозяйственный, за своих беспокоится – и навес вот соорудить над печуркой велел и помощника на кухню приставил, да и вообще всякое благоустройство видать любит – вона целыми днями всё стучит топориком, вроде и дело-то ерундовое, а без него и полочек бы под навесом не было и скамеек возле вагончиков. Люся подперла голову ладошкой и стала глядеть на жующих геологов. В такие моменты сердце её прямо таки млело от удовольствия – такие они были родные и близкие. На этот сезон они стали её семьей, а своей у неё никогда и не было. После детдома она пошла в кулинарное училище, потому что считала, что нет ничего важнее, чем кормить людей. Ей детдомовская кухня казалась самым чудесным местом на свете и работали там безо всякого сомнения волшебники, занятые самым главным делом на свете – превращением грязных неказистых овощей, неаппетитных круп и мясных туш в ароматные и вкусные борщи, салаты, котлеты а иногда даже пироги красоты необыкновенной. Да и то сказать, в детдоме, где не всегда и досыта поесть могли, не то что какими-то вкусностям порадоваться, кто ж ещё как не повариха добрым волшебником мог детям казаться? Люся и до сих пор невзирая на годы трудового стажа относилась к своей работе, которую кто-то может даже посчитал бы обыденной и прозаической, с благоговением и священным трепетом. А больше всего на свете она любила смотреть как едят плоды её творчества. В такие моменты она чувствовала свою важность и нужность – ещё бы! Почти два десятка усталых мужчин с аппетитом звенели ложками, довольно улыбались, переговаривались… А после кто-нибудь обязательно скажет ей спасибо и что так вкусно никто не готовил. Ну чтобы они без неё делали? Может и не пропали бы с голоду вовсе, но уж такими довольными не были бы, это точно! Глядя на них она мечтала о том, что когда-нибудь у неё будет своя собственная семья, обязательно большая и так же будет собираться за большим столом и будет весело и шумно… Люся будто очнулась от приятных грёз и прислушалась к разговору.
