Обедали молча. Отец, медленно пережевывая пищу, по привычке смотрел в одну точку. Мама бросала искоса хмурые взгляды на бывшего супруга, а я, маленькая шестилетняя Анжелка старательно копировала отца, толкая под столом свою старшую сестру. Вера не отвечала на мои толчки и гримасы, ее глаза не поднимались от тарелки.
Прощальный обед с отъезжающим отцом подходил к концу. Грачев встал из-за стола, выйдя во дворик, поклонился нашему старому деревянному дому, сказав как-то по старомодному:
– Прощай, дом родной!
Вера всхлипнула. Закинув на плечо мешок со своими пожитками (ну, не было у отца чемодана) он быстро вышел на улицу.
– Анжелка, беги за ним на вокзал и будь там, пока он не сядет в поезд! – приказала мне мама.
Я побежала догонять отца.
На вокзале я не знала куда себя деть. Отец подсел к двум каким-то дядькам и, покуривая, завел с ними бессмысленный вокзальный разговор. Я съела одно мороженное, потом – второе и еле-еле – третье, а отец все не уезжал, продолжал всё вести беседу. Тогда, я незаметно прошмыгнула из здания вокзала на улицу и побежала назад.
Дома мама гладила белье.
– Ну что, проводила отца? – спросила она.
– Нет. Не дождалась поезда. Но билет он на него купил! -отрапортовала я, устраиваясь поудобнее на старом диване и вертя в руках яркую книжку с картинками.
Единственной дорогой мебелью в нашем доме был черный рояль. Моя старшая сестра Вера училась в музыкальной школе. Родители после долгих споров всё же купили ей эту громадину. Ещё, в трех небольших комнатах нашего дома, стояли две скрипучие железные кровати, ветхий диван, из которого повылазили почти все пружины, четыре деревянных стула и круглый стол, который однажды стал почти как раскладывающийся: это пьяный папа шарахнул в сердцах по нему топором.
Если папа не пил, он мог приготовить очень вкусные котлеты, соломкой пожарить картошку и даже испечь пирог. А по выходным дням отец брал нас, дочерей, на футбол. Когда мы втроем шли в первый раз на стадион, папа просил называть его при людях братиком Зозиком. Объясняя нам, что все его знакомые удивляются, что у него, у такого молодого мужчины, уже такие большие дети. Я смеялась и говорила, что буду теперь всегда называть его братиком Зюзиком, а не Зозиком…
Когда у отца начинались запои, я с мамой и сестрой переходили жить к знакомым или родственникам. Потом папа переставал пить и звал нас обратно домой, обещая больше никогда не прикасаться к спиртному. Мы верили и возвращались до следующего папиного запоя.
А теперь, вот, отец развелся с мамой и уехал от нас навсегда.
Вздохнув, я захлопнула веселенькую книжку.
– Пойду погуляю, – сказала я матери.
Та только кивнула головой.
На улице подружка Оля, катая в коляске младшего братишку, сообщила новость – соседний дом, что рядом с конторой, остался без хозяев. Старые хозяева выехали, а новые еще не вселились.
– Давай тогда сходим за Вадькой, – предложила я, – он говорил, что на чердаке этого дома есть какой-то старинный сундук.
– Ух ты, здорово! – захлопала в ладоши Оля. – Подожди, я только отведу брата домой.
На чердаке было темно и душно. Всюду висела длинная паутина и роились осы. Облазив весь чердак, мы так ничего и не нашли.
– Вадька, где же старинный сундук? – строго спросила Оля. – Опять наврал!
– Да нет, честное слово, – от бабки-соседки слышал… Если не верите – сейчас перекрещусь! – сказал Вадик и тут же быстро перекрестился.
– Эх Вадька, Вадька, мало мы тебя бьем, – покачала головой я.
– Что ты, Анжелочка, гореть мне в геенне огненной, если лгу!
И Вадик опять перекрестился.
– Пошли домой, – разочарованно сказала Ольга.
– Да постой ты! – перебил ее Вадик. – Смотри, какие красивые цветы растут в огороде. Он же теперь ничей! Давайте выкопаем и посадим у вас на клумбе эти цветочки!
– Ладно, – решилась Оля, – но только быстро нарвать и немного.
Первым перелез через палисадник в чужой огород Вадик, потом Оля, а следом и я. Инициатор грабежа начал трусить яблоню, а мы с подружкой палочками принялись осторожно выкапывать цветы для пересадки их в Олину клумбу. И тут, откуда не возьмись, появилась какая-то тетка на костылях. Размахивая поочередно то одним, то другим костылем, она закричала на нас:
– Шайка грабителей! Держи их!
Побросав цветы и зеленые яблоки, мы кинулись бежать. Заскочили во двор конторы. Там стоял трактор с прицепом. Мы быстро забрались на тележку и залегли.
Женщина на костылях кружила вокруг прицепа и громко ругалась. Но рабочий день уже закончился, контора и двор были пусты и помочь ей вытащить нас из тележки было некому. А грабители, то есть мы, добровольно сдаваться не собирались… Тетка ещё покричала, постукала костылём по деревянным бортам прицепа и, наконец, ушла восвояси.
Лето пролетело как один день. Каково же было мое удивление, когда первого сентября я увидела эту злую тетку на линейке в школьном дворе! Она оказалась учительницей по математике, да еще и классным руководителем в Ольгином 2«б» классе!
Ах, эта школа… Поначалу ученье давалось мне нелегко. Когда я пыталась в первом классе нарисовать в тетрадке палочку иди крючочек, то моя рука вдруг начинала дрожать, палочка получалась очень кривой, а крючок и того хуже. Я рыдала от бессилия.
Но кошмарней всего было, когда мне однажды задали на дом нарисовать кошку и воробья. Рисовала я еще хуже, чем писала и поэтому, после двухчасовых мучений уже была на грани истерики. Тогда мама, рассердившись, взяла у меня альбом и карандаш и начала рисовать сама, говоря при этом, что мое место в интернате для дебилов.
На следующий день, после занятий в школе, я стрелой помчалась домой.
– Мама! – закричала я с порога. – Тебе за рисунок поставили единицу!
Вера взяла у меня альбом и от смеха схватилась за живот.
На рисунке был изображен огромный кот, величиной с тигра, и почему-то страдающий сильным косоглазием. А нарисованный мамой рядом воробей напоминал больше жеребца и по размерам не уступал коту-тигру.