Григорий Яковлевич Ширман, М. Г. Радошевич - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы
Название: Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы
Авторы:
Жанр: Биографии и мемуары
Серия: Серебряный век. Паралипоменон
ISBN: Нет данных
Год: 2012
О чем книга "Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы"

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940-1950-х гг.

Бесплатно читать онлайн Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы


>© Ширман Г.Я., наследники, 2012

>© Радошевич М.Г., составление, статья, 2012

>© Резвый В.А., составление, подготовка текста, 2012

>© Молодяков В.Э., послесловие, примечания, 2012

>© М. и Л. Орлушины, оформление, 2012

>© Издательство «Водолей», оформление, 2012

{1}

Машина тишины

«День вскрыл себе ночные вены…»

День вскрыл себе ночные вены,
И синей кровью мгла видна.
Я снова твой любовник вдохновенный,
Шумящая живая тишина.
С тобой сижу под лампой снова.
Вблизи, как мельница времен,
Часы выстукивают то же слово,
Чем с ранних лет я был тобой пленен.
Ах, это слово роковое…
Оно, как резвая звезда, —
То губки сложит, мне в глаза завоет,
То хрупкой бабочкой слетит туда.
И всюду в снах земного края
Я слышу звон твоей тоски.
И, черной бездной в радужках сверкая,
Как пасти, разверзаются зрачки.
И уж ничто на белом свете,
Ни блеск, ни счастие, ничто —
Не в силах глаз поэта переметить,
Что выжег ад на лбу его перстом.

«Не нашел в морях приюта…»

Не нашел в морях приюта
Мой прапрадед Архилох.
Все пути он перепутал
И в громах пучин оглох.
И другие плыли, плыли,
Клали весла на костры,
Парусов сжигали крылья,
В синь огнистые вихры.
Вот и я теперь такой же.
Солнце лапой по плечу,
Звезды бегают по коже,
Не плыву, а, знать, лечу,
В терем Майи я крылами,
Ставни вечности я рву.
Наготы увидеть пламя
Залегло в мою главу.
Не согну в борьбе колена,
Буду петь и звать к борьбе.
Одиночества вселенной
Слышу музыку в себе.

«По железному тракту машиной…»

По железному тракту машиной,
По костям, по костям тишина.
Звезды лезут с украдкой мышиной.
Падаль синяя мглы зажжена.
Лунный голод, и лакома мгла та.
Клюв пера тишиной отточен…
Ты на плахе святой циферблата
Рубишь головы мигов мечом.
И в пещерах затопленных сердца
Сталакмиты ломаешь и гнешь,
И не можешь ты в мире согреться…
Золотая проклятая дрожь.
А в садах, что до пят облетели,
Скрип и ход и ветвей, и ворот…
Этой ночью на желтой постели
Ветер голую землю берет.

«Беда и счастье, блеск и гром…»

Беда и счастье, блеск и гром.
Дымясь, неистовствуют краски.
И каждый вечер за окном
Зари не молкнет пляс цыганский.
И высь линяет вечер каждый,
И язвы звездные горят,
И не залить безумной жажды
За то, что кровь – не кровь, а яд.
И в синь закинуты ресницы,
И в невод прыгают миры.
И ненасытным песням снится
Пора неведомой поры.
Чернеет слово, как зародыш,
Сквозь снег страницы – скорлупы…
Эй ты, поэт, – миры городишь,
А надо быть скупым, скупым…

«Слова теряют быстро свежесть…»

Слова теряют быстро свежесть,
Быстрей, чем вечер и апрель,
И под лучом, недолго нежась,
Их выцветает акварель.
Вчера левкоем слово нюхал,
Пропал сегодня аромат.
Луна, закрашенная шлюха,
Крадется снова в синий сад.
И вновь за старенькой оградой
Заката грязная рука
Легла кирпичною громадой
На скомканные облака.
Лишь те слова цветут огнисто,
Что не вскопал еще язык.
Их блеск невиданный неистов.
Их гром неслыханный велик.

«Ты вазы бедер налила…»

Ты вазы бедер налила,
И вихрем пламенным оттуда,
И глаз волнующая мгла,
И грудей каменная груда.
Не знаю, что там будет: ложе
Иль край, край света впереди.
Ведь в каждой женщине, быть может,
Изида млечная сидит.
И в ночь зрачками, как волчица,
И вечный путь в парном дыму,
И в колеснице звездной мчится
К возлюбленному своему.
И шар земной кружится свято,
Вдыхая жадно млечный дым,
Чтоб кинуться в хмелю заката
Фаллосом солнца золотым.

«Мгновенна с вечностью беседа…»

Мгновенна с вечностью беседа,
Лишь миг живут ее цветы.
Певец, ты миг до дна изведал,
Но миг продлить не волен ты.
И ты скорей к тетради глупой,
Под пресс живые лепестки,
И – строк засушенные трупы,
Скелеты черные тоски.
И будешь вечно недоволен
Своим бессмысленным трудом
За то, что где-то там, на воле
Горел иначе этот том.

«Мудрые дремучие деревья…»

Мудрые дремучие деревья.
Под корой мозольной свиток лет.
Лишь порою тучи их разгневят,
И шумят за тучами вослед.
Тучи голыми руками молний
В тишине синеющей гребут.
Гром строку Бетховена исполнил:
Юный день безвременно в гробу.
Хорошо тогда дубы бушуют,
Мудрость деревянную губя.
Я гляжу в немую и большую,
Тайна бытия, гляжу в тебя.

«Я вам завидую, легко вам…»

Я вам завидую, легко вам
Без груза вечности гулять.
А я свинцом ее окован,
И как магнит в ногах земля.
И змеи слов меня кусают.
И как вино змеиный яд.
И мне про гневного Исайю
Века созвездий говорят.
И всё, что было, на ладони.
И всё, что будет, предо мной.
И ветер кровь земную гонит
И веет мудростью земной.
И рад свинцовому я грузу.
Свинец, как золото, тяжел.
Чтоб не ласкать, чтоб выпить музу,
Я в этот пьяный мир пришел.

«Старикам бы верить, греться…»

Старикам бы верить, греться,
Чтобы с верой околеть
На печи глухого сердца,
Не пустой оставив клеть.
Нам бы гром подземный Этны,
Жгучий холод вышины.
Мы безверием бессмертны,
Мы безумием сильны.
Нам по глетчерам бы лазать,
По грудям молочных Альп,
Привязать к седлу Пегаса
Рыжего заката скальп.
Погулять в степи зазвездной,
Голубую вспенить гладь,
Тихим вечером над бездной
Жаждой вечности пылать.
Перегнуться на лету нам.
Звезды сливочные – сласть.
В мутном сумраке безлунном
Метеорами упасть.

«Грозою смелой и жестокой…»

Грозою смелой и жестокой
Ты прошумела и прошла.
И стынут в судорогах строки,
Сгоревших мигов черный шлак.
И след от мига золотого
Созвездья желтые клюют.
И буйный полдень четвертован:
Восток и запад, север, юг…
И беспощаден и огромен
Палач… Он в фартуке зари.
И лезут из лучей – соломин
Мгновенных радуг пузыри.
А там, на площади заклятой,
Где пасть луны над трупом дня,
У золотой стены заката
Поэты воют и звенят.

«Начало Песни Песней: шир…»

Начало Песни Песней: шир.
А «ман» в Европе – человек.
С далеких стран, с широких рек
Пришел скучать я в этот мир.
Я слышу ветра звон и гуд,
Несет зачатье милой ржи.
И рвет он тучки на бегу
И, задыхаясь, вновь бежит.
И улыбается в шелку
Расчесанная солнцем рожь.
И тени сизые текут,
И ветер мил, любим, хорош…
И забываю, что скучать
Я в этот милый мир пришел.
И я свирель беру луча,
И тела ржи хвалю я шелк.

«Женщина мне встретилась в пути…»

Женщина мне встретилась в пути
В белом на асфальте размягченном.
Вежливо кривясь, я дал пройти,
Но остался полон я трезвоном.
Оттого, что сшиблись мы зрачками
На пороге остром встречи той,
И в мои – скатился пестрый камень,
Женщины кусочек золотой.
И ее улыбки алый хвостик
Молнией по жилам голубым.
И, как скрипки, друг о друга кости,
Мускулами музыка по ним.
И я шлю проклятья вам, культуры,
Что святую страсть за семь дверей,
Что в холодных, скучных и понурых
Страстных превратили дикарей.

«Размером ледяным столетий…»

Размером ледяным столетий
Миров поэма сплетена,
И со страниц полночи светят
Их золотые письмена.
То мысли звездные, как птицы,
На тонких жердочках лучей.
И чей-то дух в мирах томится,
И сам творец не знает чей.
И два героя, вечно двое,
Два брата странных, рай и ад,
Метелью млечной вечно воют
И струны ребер шевелят.

С этой книгой читают
Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются вп
Александр Виссарионович Китаев (1888–1953) при жизни был известен как художник и педагог, однако его обширное поэтическое наследие – яркая и оригинальная страница русской поэзии 1910–1920-х годов. Отвергая каноны модернизма и преодолев подражание более ранним традициям, Китаев поэтизировал крестьянский труд и быт, степные и волжские пейзажи, не став сусальным «поэтом из народа». Свежий, громкий, нарочито грубоватый поэтический «голос» Китаева, до
Борис Иванович Коплан (1898–1941) был более известен как историк русской литературы XVIII и первой половины XIX веков. Он выпустил лишь небольшой сборник «Стансы» (1923), хотя стихи продолжал писать всю жизнь.В основу книги положен авторский рукописный сборник, сохранившийся, несмотря на аресты, заключение, ссылку автора и его гибель в тюрьме во время блокады Ленинграда. Настоящее издание полностью представляет читателю поэтическое наследие Б. Ко
Имя Любови Никитичны Столицы (1884–1934), поэтессы незаурядного дарования, выпало из отечественного литературного процесса после ее отъезда в эмиграцию. Лишь теперь собрание всех известных художественных произведений Столицы приходит к читателю.Во второй том вошли сказки в стихах, поэмы и драматические произведения.
Образ гениальной творческой личности всегда обладает огромной притягательной силой как для современников, так и для потомков. Именно к таким личностям принадлежит Федор Михайлович Достоевский, которого ставят в один ряд с Н. Гоголем, л. толстым, Ч. Диккенсом, О. де Бальзаком. Достоевский был одним из величайших мастеров слова за всю мировую историю литературы. Никто не умел так раскрыть душу человека, используя все приемы художественного изображе
Христофор Колумб был тем, кого лев Николаевич Гумилев называл пассионариями. Интересно было бы проследить формирование этой внутренней пассионарности. Что способствовало тому, что Колумбом овладеет великая цель? Воспитание? личный пример родителей (это как раз представляется сомнительным, если его отец был действительно ткачом)? Или же он стал таким не благодаря, а вопреки воспитанию и влиянию окружающей его действительности? Все эти вопросы оста
На протяжении многих столетий личность Чингисхана привлекала внимание и историков, и простых людей. Все они стремились постичь загадку его возвышения и ту роль, которую он сыграл в мировой истории. Несмотря на все новые и новые открытия, связанные с той эпохой, загадок вокруг имени Великого завоевателя меньше не становится. Одна из самых главных – откуда же взялась столь могущественная сила, завоевавшая почти всю цивилизованную Восточную и Центра
«Не было ни одного врага, которого он бы не победил, не было ни одного города, которого бы он не взял, ни одного народа, которого бы он не покорил», – так говорили об Александре Македонском древние историки. За всего лишь одно десятилетие Александр сумел создать державу, равной которой не знало человечество. О жизни великого полководца и государственного деятеля, о событиях эпохи царствования Александра Великого и рассказывает эта книга.
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Магия утрачена. Владыка мертв. Слуги времени ждут часа, когда возродятся силы, чтобы повелевать разумом людей. Визийя. Так их прозвали. Они обязаны уничтожить только человечество, а вместе с ним – насилие, коварство, злобу, ненависть, жестокость и… Любовь.
Четвертая книга из серии "Оглянуться, чтобы понять…" посвящена рассмотрению, возможно, главного вопроса, волнующего большинство, если не всех: кого В.И.Ленин мог бы рассматривать в качестве своего преемника.