Алексей Кочетков - Здравствуй, Франция!

Пятая часть повести

«Иду к тебе. 1936–1945»

Редакторы: Инна Кравченко и Татьяна Губина

Общая редакция и примечания Владимира Кочеткова

Переводы с немецкого Марка Циприна

Встречу устроил Воскериджан – старый парижский знакомый-возвращенец[1]. Молодой, тонкий, болезненный. Он подвел меня к Жоржу Шибанову, вяло пожал нам руки и побрел дальше.

Встрече сильно обрадовались. Еще бы! После стольких лет, со времен Гюрса и «странной войны». Которая сейчас вовсе не шуточная, но наша берет. Долго тискали друг друга, долго хлопали друг друга по спинам, долго восторгались друг другом и осторожно приглядывались. Ведь время-то необычное.

И чинно ходили по чопорным тихим улочкам аристократического Пасси, доходили до плас де л’Этуаль[2] с Триумфальной аркой, возвращались обратно и все беседовали, все вспоминали прошлое и все зондировали друг друга. Время-то жестокое. Не перекрасился ли кто-нибудь из нас?

Зондировал, конечно, больше Жорж, чем я Жоржа. Потому что Жорж здесь местный, хозяин, а я, вроде, как бы опять приезжий.

Конечно, Жоржа не интересовала моя биография. Он ее великолепно знал. Мне не надо было, как Отто, объяснять, как и почему я попал во Францию. Нет. Жоржа интересовало другое – мое, так сказать, юридическое положение. Состоял ли я эти годы в организации? Платил ли членские взносы? А главное, что я мог там, в Берлине, делать по партийной линии? Ведь у нас встреча не просто так, а с продолжением.

Нет, взносов у нас не платили («Странно», – отметил Жорж). Пожертвования – да. Да, делал взносы и с других собирал. И рисковал еще добровольно жизнью, ежедневно, ежечасно. А конкретно? Но что я мог конкретно сказать Жоржу о берлинских подпольщиках, немецких коммунистах. О затравленном Герберте и об Отто, который меня ждал. Кто меня уполномочивал на такие рассказы? Время-то ведь нешуточное. Имел ли я право говорить? И я молчал.

И Жоржу была неприятна моя скрытность. Ну, хорошо, попал из Верне на работы в Германию, работал там, как все, зарабатывал на пропитание. Это понятно. Годовой ренты ведь ни у кого из наших нет. Все это можно понять и простить. Но к чему хитрить? К чему эти полунамеки на организацию.

Какая там, к черту, организация у бошей? В треклятом гитлеровском рейхе! Организация – резистанс[3] – это здесь, во Франции! Знамя этой организации, этого движения подняли здесь, в Париже сотрудники Музея человека[4] – ученые, писатели, интеллигенция. И наш соотечественник Борис Вильде – ученый-этнограф, борец, антифашист – первый дал имя этому движению противостояния врагу – резистанс. Они погибли героями, первые сопротивленцы. Борис Вильде, Анатолий Левицкий – он тоже русский, другие. Их расстреляли боши, как многих после них. Но резистанс не умерло. Оно живет, растет, набирается сил…

Вот на счету у Жоржа Шибанова (я узнал это позже) сожженный склад хлопка военно-морских сил вермахта, листовки, нелегальная «Юма[5]» и «Ла ви увриер»! А что у меня? Что на моем счету?

Жорж свирепел. Как это мог я – испанец[6] и вернетовец[7] – отсиживаться?

– Никаких поездок в Берлин, обратно, слышишь, Алекс! А то с партией все. Останешься здесь. Перейдешь на нелегальное. Занятие подыщем. Согласен или нет?

– Согласен.

– Ну, так я и знал, Алеша. А о Германии… давай забудем. Неприятный вообще-то разговор между старыми друзьями… Тебе когда из отеля уходить?

– На днях.

– Ладно, спокойно вешай ключ на доску. Говори портье, что уезжаешь в Германию… На первый планк (нелегальную квартиру) проведет Верочка Тимофеева. Ее найдешь вечерком у Бренстедтов. Помнишь?

– Еще бы! Рю де Бюси – Союз возвращения на Родину!

– На планке посидишь, пока не устроим документы…

…Вот, милый Отто, я же говорил тебе, что так в Париже и получится. Другой монастырь – другой устав. Другое ведомство.

Перед совместной поездкой на Север Андрэ[8] представил меня Гастону Ларошу (Борису Матлину) – респонсаблю – ответственному, выделенному партией для руководства нашей секцией иностранцев, являющихся членами французской компартии (секцией ФТП-МОИ[9])

Гастон – прямая противоположность Отто. Рыжеватый, рыхлый, толстый, носит очки, словоохотлив, рассеянный до опасного. Наставляя или объясняя что-нибудь, забывает все на свете. Познакомившись, ходили втроем по тихим улочкам Исси ле Мулино. И мне хотелось хоть глазом взглянуть на один серый дом… Разговор шел по-французски, хотя Гастон неплохо говорит по-русски… а я все искал глазами тот дом… Говорили о лагерях советских военнопленных и гражданских лиц при шахтах Севера, об общем положении и новых задачах. Обстановка стремительно развивалась в нашу пользу, и Гастон настойчиво требовал эффективных действий.

Обстановка обстановкой… вот уж не люблю общих фраз. Приедем на Север – узнаем эту обстановку на месте.

И я искал глазами знакомый серый дом, к которому с трепетом душевным, ожидая откровения, подходил девять лет тому назад. Искал, уже зная от Левы Савинкова – от храброго интербригадовца-подрывника, а ныне велотаксиста-рикши, поэта и литератора, – что нет в этом доме кратковременного властелина моих дум, его отчима – красного князя, инициатора Пореволюционного клуба и оборонческого движения, князя Юрия Алексеевича Ширинского-Шихматова[10]… «Отчим арестован, гестапо». И прислушиваясь к разговору, думал о том, как все-таки неспокоен характер русских людей, которых влечет какая-то сила всюду, где борьба с несправедливостью, угнетением. Опасный для всех угнетателей характер. Ты им опасен, уважаемый княже. Это я давно знал. И еще сказал бы про себя тогда, если бы знал. Да, ваш последний в жизни поступок благороден. Да, плюнуть в лицо эсэсовцу, дать себя растерзать концлагерными псами, но заступиться за друга – это на вас похоже, уважаемый княже. Это по-настоящему благородно.

Исси ле Мулино.

Правая половина этого здания стоит на месте дома по адресу 29, рю Барбес, Исси ле Мулино, в котором до войны жил Ю. А. Ширинский-Шихматов.*1

Донесение директору Генеральной службы сбора информации от 20 декабря 1939 г. от комиссара полиции Тюрпо об «опасном иностранце (русском беженце) Ширинском», в котором в частности говорится: «Как мне сообщил г-н Верьер, директор французской компании, чья служба сбора информации очень хорошо организована, Ширинский принадлежал к коммунистической ячейке и руководил ею, и его жена тоже была ярой активисткой. Он никогда не откажется от своей давней симпатии к III Интернационалу.»*2

…Мы прибыли в Лилль за час до назначенной встречи, удачно проскочили на лилльском вокзале облаву на угольных спекулянтов-мешочников и засели в приличном ресторанчике. Но я не мог спокойно съесть и куска, все боялся опоздать на встречу с респонсаблем по департаменту Нор, от которого теперь зависел успех моей работы в русском секторе этого и соседнего с ним департамента Па де Кале.