Лик любви в черном зеркале
В славном городе Дрездене проживал некогда Герман Шпрингер, на ниве учения снискавший себе почет и уважение у своих товарищей – студиозусов философии Дрезденского университета. К пирушкам, дуэлям и эскападам к добрым вдовушкам Герман склонен не был, однако, не оттолкнул этим от себя соучеников, а напротив, заставил их проникнуться к своей особе чувством непреходящего восхищения, просиживая день и ночь за книгами. Герман не был зубрилой, однако более других отличался прилежанием в изучении наук, особенно же он преуспел в античной философии, за что наставник его, Игнациус Бляуман, весьма превозносил Шпрингера перед прочими.
Тайная тоска снедала сердце нашего героя, ибо на своем третьем десятке лет вдруг открылась ему одна истина, заставившая сердце в миг познания замереть: никогда не изнемогала душа его в любовной истоме, никогда не вздыхал он под окном какой-нибудь прелестницы, обуреваемый одновременно нежностью и страстью. Словом, Герман никогда не был влюблен.
Этими невеселыми своими размышлениями поделился он со своим первым другом и конфидентом во всех душевных волнениях Иоганном Институрисом. Происходило это во время традиционной прогулки друзей по дубовой роще, невдалеке от знаменитых Линковых купален, традиционного места отдыха добрых дрезденцев.
– Грустно мне, сердечный друг мой Иоганн, – промолвил Герман, наблюдая, как друг его закуривает свою традиционную вишневую трубочку. – И не потому, что я никогда не любил, ты же знаешь – родители мои покинули наш мир, пока я был в младенческом возрасте, а воспитывался я у своего сурового дяди, – а потому, что я не представляю себе идеала, той, кого бы смог действительно полюбить.
– Ну, ежели вся твоя беда только в отсутствии идеала, некоторую помощь в этом я мог бы тебе оказать – Институрис остановился и указал рукой в сторону Старого города. – Видишь там дом с золотым флюгером? В этом доме проживает француз Жак Молле, по слухам, изгнанный из родной страны за колдовство и богопротивные занятия. Недавно я слышал, что Молле создал дивный предмет – Черное зеркало, отражающее каждому, кто подойдет к нему, лик той персоны, которую суждено полюбить несчастному. Однако сейчас француз переживает тяжкие времена безденежья, и вряд ли согласится открывать свое зеркало каждому страдальцу просто так.
– Друг мой, ты только что открыл мне новый смысл моей жизни! – с этими словами Герман по—дружески сжал руку своего товарища и, снедаемый любопытством, помчался по направлению к дому с золотым флюгером.
Бегом преодолев расстояние, отделявшее дубовую рощу от дома, прозванного в народе «Французским», Герман вовсе не ощущал усталости, а, напротив, необыкновенный прилив сил и бодрости. Взявшись за дверную колотушку, весьма искусно выполненную в форме кошачьей головы, он постучал в массивную дубовую дверь.
Отворил ему привратник, видом напоминавший более корсара с какого-то лихого судна, нежели слугу приличного дома. Сверкая единственным глазом (второй закрывала черная повязка), он не промолвил ни слова, а жестами указал студиозусу следовать за ним. Герман был удивлен – как будто здесь специально ждали его прихода.
На втором этаже, куда лихой пират в ливрее провел Германа, в большом зале, заваленном странными предметами и книгами, в высоком кресле сидел маленький человечек, напоминавший гнома из детских сказок. Тем поразительнее было, когда гном (а это и был Жак Молле), промолвил густым басом, более подходящим Геркулесу:
– Вы пришли посмотреть в зеркало, мой мальчик?
– Вы совершенно правы, герр Молле, – учтиво ответствовал Герман.
– Это удовольствие… или несчастье… будет стоить вам, милый мой друг, недешево.
– Я не стеснен в средствах, а кроме того считаю, что познав свою любовь, деньги будут иметь для меня значение второстепенное, – не менее куртуазно продолжал диалог искатель любви.
– Вы отдадите мне все деньги, кои имеются у вас сейчас, – гном в течении разговора ни разу не переменил позы, и Герман понял, что видит перед собой калеку. – Положите их на золотое блюдо перед моим креслом.
Блюдо тотчас наполнилось, ибо Герман всегда полагал, что лучше иметь звонкий талер в кошельке, чем шум в голове от выпитого рейнского вина.
– Прекрасно, мой мальчик, прекрасно. Теперь подойдите к тому, что стоит у меня за спиной, и сдерните черное покрывало. Там вы и увидите свою любовь, ту персону, которая разобьет ваше сердце…
Студент торопливо обошел кресло и выполнил инструкции старика. Несколько секунд он вглядывался в зеркало, а затем издал сдавленный вопль и пулей вылетел из особняка.
Наутро университет полнился слухами о загадочном самоубийстве студента Шпрингера. Никто, даже друг его Иоганн, не мог даже предположить, что причиною, заставившей Германа сунуть голову в петлю, было увиденное в зеркале старого француза.
И уж тем более не мог друг его Иоганн предположить, кого именно узрел в зеркале несчастный Герман.
…Поднялся сильный ветер, и он решил укрыться от него в небольшом кафе. Толкнув тяжелую дверь, он подошел к стойке и заказал кофе без сахара с толстым ломтиком лимона – он любил этот горький напиток, любил потягивать его, сидя в таких вот кафе за столиком на одного, слушая тихую музыку…
Она заказала то же самое. Он вздрогнул, услышав это, и повернул голову в ее сторону.
– Не правда ли, удачный повод для знакомства? – спросил он, слегка волнуясь.
– Абсолютно верно, – с какой-то детской серьезностью согласилась она, поправив челку.
…Потом они сидели и пили горький кофе, курили одну сигарету за другой. Они ни о чем не разговаривали, просто сидели и смотрели друг на друга, а потом, не сговариваясь, вышли на улицу.
Нашедшие друг друга долго гуляли по кривым улочкам этого города, говоря обо всем – о музыке, которая нравится обоим, о людях, окружающих их…
На мосту, где ветер развевал полы его черного пальто, он купил у бабульки букет полевых цветов и, галантно поклонившись, подарил ей его.
В ответ она отряхнула пылинку («У нас ужасно пыльный город…») с его плеча, а потом взяла его за руку. Никогда в жизни им не было так хорошо…
…Такое могло произойти с ними. Но не произошло.
Из-за каких-то мелких проблем он не смог приехать в этот город, и они никогда не встретились. Оба продолжали жить своей жизнью. В двадцать лет она умерла в больнице от заражения крови после второго аборта, даже не зная, кто не стал отцом ее ребенка.
А он – что он? В пятьдесят два года ему вдруг стало невыносимо скучно и грустно. Мысль, которая пронзила его, причинила ему боль: «Меня никто никогда не любил».
