1. Глава 1
Марилия. Юг. Поместье герцогов Стефановичей. 3205 год.
На юге Марилии осень, наконец, начинала теснить жаркое, долгое и невыносимое для меня знойное лето, вечера становились длиннее и прохладнее, листья на деревьях — разноцветными, а вода в реках и озёрах — освежающе прохладной.
В Тангрии осень давно наступила, и тангрийцы уже наслаждалась осенним пасмурным небом, мелким тёплым дождем, под которым я раньше так любила гулять, яркими деревьями, которые так радуют глаз.
Тангрийцы...
Бывшие тангрийцы, конечно. Ведь Тангрии больше нет. Есть Южная провинция Великой Империи Марилии. Чтоб разнесло в клочья, эту Марилию!
Я поёжилась от вечерней прохлады и от своих мыслей. Третий год я проживала в небольшом поместье, принадлежащем моему другу по академии магии атеру Кирстану Стефановичу, принцу Марилии, которому я была обязана спасением из плена.
Поместье Кирстана находилось на Юге Марилии в какой-то глуши за тридевять земель от столицы —города Мара. К нему шла всего одна достаточно опасная и труднопроходимая дорога через невысокие горы, больше похожие на холмы, по которым, однако, регулярно сходили опасные оползни и сели. Именно из-за отдаленности этого поместья Кир и выбрал его местом моего проживания.
Само поместье было не очень большим, с минимальным количеством слуг, которые все без исключения принесли Киру и мне магическую клятву верности.
Я облокотилась на мягкую спинку скамейки в густом и уже по-осеннему зеленовато-желтеющем саду, кутаясь в тонкую шаль, прикрыла глаза, размышляя о своей Земле, по которой очень скучала. Здесь мне всё было не то и не так. Чужое. Не такие дожди, не то небо, не та природа, не та погода...
Всё раздражало.
Я хотела увидеть Ледяное озеро, дом, леса Стенфилдов и Тубертонов, где я была счастлива в детстве. Но я осознавала, что это невозможно. В ближайшем будущем точно. Я ещё долго не увижу родные места, не смогу сходить на могилы к погибшим родителям и чете Тубертонов. Тоска грызла сердце, а понимание несправедливости того, что произошло с моими родными, с Землёй, отравляло кровь чёрной злостью.
Искусственный пруд, с темной зеркальной водой, в котором плавали белые и чёрные прекрасные лебеди с длинными изящными шеями, не затрагивал тайных струн в душе так, как когда-то их затрагивало Ледяное озеро.
Я совсем не обращала внимание на красоту и очарование места, в котором находилась. И так было не потому, что я привыкла к этому саду, пруду и самому пейзажу за последние три года, а потому, что всей душой ненавидела Марилию и всё, что с ней связано. Даже её природу.
Моя внутренняя сущность постепенно, с каждым прожитым днём в этом месте, становилась всё больше такой же тёмной и зеркальной, как этот искусственный пруд, потому что она озлобилась и отторгала от себя все хорошие чувства. А ведь раньше я была магом земли и, априори, не могла испытывать подобные чувства к природе.
Не могла. А теперь могу. Потому что я очень изменилась.
И потому что теперь я не маг земли, а обычная женщина.
Прекрасные лебеди медленно и царственно плавали перед моим взором, не обращая внимание на равнодушную к ним зрительницу, а я пустым взглядом смотрела сквозь них.
***
Для всего магического мира Вериус я умерла три года назад от кровоизлияния в мозг. В Тангрии, в госпитале для военнопленных. Моё тело кремировали в крематории госпиталя на следующий же день после «смерти».
Для кремации заговорщики отрезали часть моих волос и ногтей, которые добавили при кремации чужого женского тела. Кирстан сказал, что оно принадлежало одной из пленных женщин тангриек, умершей от тяжелой болезни за день до моей «смерти», и немного похожей на меня.
Урну с «моим» прахом захоронили в госпитале для военнопленных в колумбарии крематория, который местные служители прозвали Стена Скорби Тангрии. Её поместили в отдельную ячейку, которую закрыли мемориальной плитой с надписью: «Графиня Лорианна Тубертон, тангрийская аристократка Зарданского округа бывшей империи Тангрии. Даты жизни и смерти: 1 мая 3180 года — 3 июня 3202 года. Место смерти — Главный военный госпиталь Зарданского округа бывшей империи Тангрии. Причина смерти — кровоизлияние в мозг».
Кратко, ясно, исчерпывающе.
В этом колумбарии таких ячеек, заполненных урнами с прахом военнопленных, было много сотен, а, возможно, и тысяч. Кирстан позже рассказывал, как настаивал на развеивании моего праха, боясь в будущем каких-либо некромантских экспертиз, но глава крематория, мрачный атер Датинич, категорически отказал, обосновав отказ тем, что в соответствии с межземельными нормами права, за соблюдение которых атер Стефанович больше всех и радел, в течение трёх лет с момента захоронения урны с прахом родственники умершего, как близкие, так и дальние, с соответствующими документами могут затребовать урну у крематория. И только по истечении трёх лет прах можно будет развеять. Кирстан ничего больше сделать не смог, чтобы не вызывать подозрения. Оставалось только ждать.
Сейчас, спустя три года со времени тех нереальных событий, урну можно затребовать. Но кому она нужна? Кому?
Тоска снова вгрызлась острыми зубами в сердце. Все родные мертвы, муж пропал без вести, а Джейсон не подавал никаких признаков, где его можно найти. Уже три года мы не могли напасть на след исчезнувших братьев Тубертонов. А больше у меня никого не осталось. Никого. Только тётя Кристина, подданная Марилии, но ей совсем не нужно знать, что я осталась жива. Это знание станет опасным для неё. И для меня тоже.
Я смотрела на чёрную зеркальную воду пруда и видела в ней себя. Ещё совсем молоденькую и счастливую, в родительском доме, пусть небольшом, но для меня самом лучшем, который марилийские солдаты сожгли несколько лет назад, во время проклятой Кровавой мясорубки под Зарданом.
Перед мысленным взором мелькали комнаты и коридоры, малая уютная столовая, гостиная, прихожая, огромный бальный зал, широкая лестница...
...Я спускаюсь по ней в шикарном бальном платье на своё совершеннолетие. Внизу стоят мама с отцом с восторженными лицами и Кристоф... Тогда ещё даже не жених... и, конечно, ещё не муж.
Такой красивый дом...
Такие счастливые мы...
Кристоф... смотрит на меня...
Усилием воли я остановила опасные воспоминания. Дальше я запрещала себе вспоминать, иначе становилось больно. За три истёкших года я выдрессировала себя словно цирковую собачонку, и, когда воспоминания становились опасными для расшатанной нервной психики, я принудительно останавливала саму себя, хотя…
Когда жизнь отнимает у тебя всё, остается только вспоминать.
Я плотнее закуталась в шаль. Когда начинала нервничать и переживать, сразу начинала мёрзнуть, хотя совсем не была мерзлячкой. Раньше.
