Ну, так вот как дело было. Жил на этом свете рыцарь, по имени Вании. Вроде неизвестен и год его рожденья, и точно ли он Вании, или может быть Ван? Или, в действительности, истинное его прозвание – честолюбивый человек. И, тем не менее, когда бы он ни жил – в будущем, прошлом или в настоящем – он живёт и сейчас, и неясен возраст его, ну прямо считай как у мифического героя.
Когда вокруг стало мрачно и темно, Вании принял решение зажечь светоч, просветить, в первую очередь, человеческие души, а затем, исходя из этого, заставить сиять всю галактику вместе со всеми ее полинявшими блестками звезд. Если было бы возможно хотя бы додуматься, что вообще-то невозможно осветить всё во вращении своём, то, конечно, не было бы и надобности тревожиться, поймет ли читатель суть этой истории, отыщет ли ее смысл.
Итак, однажды, ясным солнечным днем, как бы из глубины души своей, Вании шагнул наружу из неповторимого нагромождения обломков утесов, что слыло его жилищем. Рыцарь лелеял надежду, что достигнет поставленной цели как можно быстрее, то есть – по велению сердца – станет источником упования для тех, кого встретит на своем пути в этом мире, а затем и всю галактику обойдет.
Его дворец был воздвигнут так, что обычному прохожему он казался сорвавшимся с неба колоссальным астероидом. Но стоило замереть на мгновение, и глазам наблюдателя открывалась абсолютно иная картина: уникальные скалы, затеявшие высокогорный хоровод, казалось, исподволь тянулись к небу, закручиваясь там в прообразы хрустальных куполов великолепных зданий. Взметнувшись ввысь, они распадались на расцвеченные созвездия, и земля отражалась в небосводе, подобно огненному пространству, до которого, казалось, было рукой подать.
Огромным факелом взметнувшийся ввысь потолок являлся взору, а из альковов горящими светильниками улыбались сверкающие звезды. И давным-давно минул тот день, с которого в эти края больше не ступала нога человеческая.
Восток и запад слились на небесах. День длился всего одну минуту. Требовалось время, чтобы оказаться на своем месте, или (что аналогично) на мгновение прийти в себя и полностью изведать всю гениальность человеческой души – ради этого Вании долгие годы много и усердно трудился и за это столь рьяно боролся.
Его руками был обработан каждый обломок камня, однако дворец для ничьей души не стал местом душевного равновесия и веселья. Вот тогда-то и решил рыцарь Ванский сойти со своей поднебесной скалы, выбраться из-за крепостных стен, как бы ни велика была угроза потери.
Не раз останавливала его завлекательность работы: он пытался уговорить себя утешиться. Но в то же время научился по подсказкам своего труда преодолевать даже кажущееся очень сложным препятствие – человеческую сущность, осознав, что к жизни надо подходить как к самому себе, или хотя бы пребывать в образе того человека, которого надо радовать великолепной реальностью этого фантастического мира.
Хотя можно было, как обычно, самозабвенно трудиться, но неясная греза о радости стала такой удивительной, что без нее делалась бессмысленной любая уже проделанная работа. Рыцарь должен был просвещать души людей. И вся галактика тогда засверкала бы многочисленными алмазами, отражавшими прекрасные дворцы, сады, озера и тому подобные новоявленные панорамы плодородных земель, о существовании которых еще не было известно человеку. Это был бы оригинальный призыв прийти в себя и хоть на минутку сосредоточиться. Остановиться на вираже.
И вот, когда задумавшийся Вании радостно шагнул наружу и торжествующе ступил на путь воина Света, Добра и Надежды, его хриплым старческим голосом окликнул мужчина, примостившийся у первого же камня:
– Не бросай себя в пасть зверя ради жирного куска!
– Доброе у меня расположение духа и это означает, что и цель добрая, – резко ответил Ванский рыцарь, погоняя своего и без того резвого скакуна.
И его верный друг послушно перешел в галоп, хотя иногда и не ведаешь, куда спешишь.
– Вперед, друг мой, и нам поверят, – вскричал Вании, и конь, приняв вызов и вдохновленный родным голосом хозяина, стремительно рванул вперед, оставив позади ошеломленного мужчину.
День и ночь текли, казалось, бездумно; Вании, несясь во весь опор, целеустремленно продвигался вперед, живо воспринимая то, что диктует его сердце – призыв осветить думы и души всех мыслящих созданий.
Добравшись до какого-то дремучего леса, где густая масса деревьев лишила света и кислорода росшие под нею кусты и цветы, Ванский рыцарь, задыхавшийся вроде этих измученных растений, захотел немного перевести дух и, как цветок, склонил голову на камень.
Как любая несправедливость, тяжелым грузом ложившаяся на трепетную душу рыцаря, так и царивший здесь как бы объятый ужасом покой, отнял у него силы. Вании мгновенно растянулся на ближайшей поляне и провалился в глубокий сон.
Вокруг ощущалась странная сила сгустившейся тишины. Поляна, окруженная высокими деревьями, отражаясь в небесно-голубых проблесках, казалась как бы оторванным от мира золотым с огненными вкраплениями диском, шаром, который через мгновение может укатиться в неизвестность или еще Бог знает куда.
Лучезарные птицы беззаботно ожидали какого-то чудесного события, а звери, инстинктивно ощущая масштаб освещенности внешнего мира, казалось, пребывали в поисках заботливо успокаивающей их руки… Такими их сделало подспудное желание вырваться оттуда. Вот почему они взирали на пришельца, остолбенев от удивления.
Явление Ванского рыцаря случилось как гром среди ясного неба, потому что и ожидалось с неба, а он-то передвигался по земле.
– Что это? – как бы шептали все вокруг: и деревья, и цветы, и даже стыдливо затаившиеся кусты.
Неизвестность окутала зверей. Вынужденные решать потребности своих детенышей, они, перед лицом потенциальной неведомой опасности, храбро пытались противостоять ей и не поддаваться панике.
Мгновения перетекали в вечность. Перед каждым животным, лишенным чувств, повиновавшимся какой-то бесконечно безрадостной магии, вдруг забрезжили лучики надежды в образе мужественного Вании, чей благородный облик проступал даже во сне. Они, как завороженные, влюбленно смотрели на рыцаря.
Казалось, что дни проходили бы так же незаметно. Только одному Богу известно, сколько дней блуждал бы по лесу в одиночестве окутанный дремой Вании, забредая то в одну, то в другую сторону, если бы перед ним не возникла какая-то согбенная под тяжестью ноши на плечах женщина, собиравшая лекарственные травы. Она протянула дрожащие руки к драгоценному лицу рыцаря, говоря:
