Костяну не нравилось новое погоняло. Любого, кто позволял себе окликнуть его Ротозеем, ждала неминуемая расплата: в лучшем случае пара выбитых зубов, в худшем – нечто более изощренное. Обычно Костян подходил к жертве со спины, набрасывал удавку и с удовлетворением наблюдал, как будущий труп трясется в агонии. Только одному человеку позволительно называть его Ротозеем – ему самому. Так он ощущал, что совершает некий опасный поступок, который для любого другого закончится карой.
Если осведомитель не ошибся, коробейники пройдут этой дорогой. А ошибиться он не мог, потому что знает – Костян не простит и достанет его из-под земли.
Хорек маякнул по рации, что коробейники замечены в нескольких кварталах отсюда, и направляются точно в капкан. Костян приказал подчиненному немедленно вернуться на позицию.
Хорек – скотина вредная, но надежная. Они вместе служили в Гортрансе. В те времена община еще казалась незыблемой, как гранитная плита на старом кладбище. Стыдно признать, Костян когда-то уважал Великого князя и даже искренне верил в братство дружинников… Тьфу, вот же ж дурила конченый. А потом сам же вогнал пулю в грудь этому старому предателю, сдавшему Гортранс голожепым садоводам и опозорившим все, что дружинникам было дорого. Суворов к тому времени был давно мертв, а пуль в его тухлом теле насчитывалось больше чем влезет в пулеметную ленту. И все свои, родные. От князя отрезали куски. Брали немного: лоскут кожи, фаланга, ухо. Некоторые сразу сжигали, другие вешали на шею в качестве отличительного знака – былой причастности к великому, чего уже нет, но память осталась, сохранила корни. Костян взял себе губы – высушил, сшил вместе в форме ухмылки и прицепил на булавку к груди. В этих одеревенелых кусочках плоти застыли слова, которые Суворов любил повторять преданной толпе: «Братство, доблесть, честь». А позднее толпа вырезала эти слова на его лбу, а тело выпотрошила, пустив на сувениры.
После распада Гортранса бывшие жители высотки на Котельнической растеклись по Москве, как капельки ртути из разбитого градусника. Кому-то повезло, как Костяну – его взял под патронаж Акила Серый, последний коронованный вор в законе, и бывший заместитель Суворова. Акила быстро все показал, что, если тебе что-то надо – идешь и берешь. Всего за несколько месяцев он прибрал к рукам все запасы топлива в Москве, обложил данью дороги, реквизировал оружие с военных складов. Его банда стала второй по мощи армией Кольца.
Суворов плясал под дудку Кремля, а Акила ни перед кем не пляшет, скоро он подомнет под себя весь город.
Не все дружинники пошли служить Акиле. Были и те, кто решил балансировать на середине. Так появились мелкие группы независимых частников, берущихся за любую работу, в основном связанную с доставкой товаров. Прозвали их коробейниками.
Костян поморщился.
Сталкеры из Мида, чтоб они сдохли, всегда были трусами – ссали выйти за Кольцо, а коробейники ничего не боятся, ездят даже за МКАД, поэтому и процветают. А сталкеры волочат жалкое существование. Уничтожить бы их, как клопов, да мараться не хочется. Сами вымрут.
Губы ему улыбнулись – одобрил князь батюшка. Значит, сегодня их ждет удача, а по-другому и быть не может. Как говорили предки: «Отступать некуда, за нами Москва», а за Костяном – сама костлявая с косой. Акила не прощает провалов.
Костян проверил, все ли подчиненные на местах. Только поганая погода может испортить его безупречный план. Дождь льет вторую неделю, ветер срывает крыши со зданий. Осталось ли солнце за этими черными тучами? Может, его уже и нет, а они надеются зря. И вообще, все это зря… Пустое, бесцельное существование день за днем, и никакого нахрен просвета. Ладно, о высоком надо думать, когда в маленьком налито. А у Костяна и его ребят уже несколько дней во флягах, как и в животах – ничего не булькает. И от этого переполняет злость. Жажда во всем виновата, она, проклятая, толкает человека на безрассудные поступки.
Последних коробейников они поймали на незаконном пользовании дорогами две недели назад, да поимели-то всего двадцать литров воды и несколько суповых консервов. Половину отдали Акиле, остальное себе. Коробейников отпустили восвояси, сломав в качестве наказания пару костей, а Хорек одному вообще пасть дулом вскрыл – все зубы в кашу. Коробейники хоть и крысы, вечно жаждущие проскочить без оплаты, но делают полезную работу. Не останется их, платить за проезд будет некому.
Но только не с этими… Бараны нарушили все возможные правила, оборзели вконец, с ними Костян разберется по полной.
А дождь все стучал по старой крыше, заглушая звук приближающихся моторов. Отсчитывал их последние секунды.
Из поворота появился пикап с бульдозерным отвалом впереди. Красавец. Коробейники оборудовали его усиленной трансмиссией, поставили тракторные катки, чтобы улучшить проходимость. Умельцы, что с них взять. Многие – бывшие механики Гортранса.
Пикап продирался через густую кашу из травы и грязи, оставляя за собой приглаженную колею, по которой следом двигались джип с затемненными стеклами и чахлый пердящий фургон.
Цена за проезд по дорогам Акилы формируется из процента от стоимости груза. Эти уроды решили соскочить, поэтому и выбрали богом забытые дебри. Или не хотели, чтобы Акила узнал, что за груз они везут. В любом случае заплатить им за такую дерзость придется сполна. Костян преподнесет Акиле груз в качестве подарка, этим и заслужит долгожданное признание.
У Костяна пересохло во рту. Зачерпнув из лужи темную воду, он смочил язык и выплюнул. А как хочется набрать двумя ладонями, да испить полными глотками. Нельзя, сдохнешь через пару часов. Чистой надо водицы, той, что приносит непередаваемые ощущения насыщенности и счастья, с которыми не сравнятся даже поддельные стоны шлюх в Гуме.
Герда положила ему руку на колено, провела выше. Нежно сдавила.
– Ты слишком расслаблен.
– Берегу силы для тебя, моя девочка.
Она послала ему воздушный поцелуй.
– Сиди тут и не высовывайся, – приказал он.
– Еще чего.
Она игриво провела языком вдоль дула своего пистолета.
– Похотливая сука.
– За это ты меня и любишь.
– Обожаю.
Пикап провалился передними колесами в замаскированную яму. Атака началась одновременно с трех точек: Хорек обрушил пулеметную очередь из витрины парикмахерской; Курц с Марком палили с балкона второго этажа. Костян выбрал для себя точку на противоположной стороне дороги в жилом доме на третьем этаже. В качестве орудия смерти – крупнокалиберная винтовка, после выстрела которой у водителя пикапа разорвало голову. Вторым выстрелом он поразил пассажира джипа, открывшего ответный огонь по Хорьку. Пуля угодила в шею, кровь хлынула фонтаном, забрызгав лобовое стекло. Бедолага каким-то невероятным образом сумел открыть дверь, а выпало на землю уже обездвиженное чучело.