Зал. Голые квадраты с широким окном. Вместо солнца – квартет красных фонариков, заливающих бледно алым убранство. У левого угла ютятся пятеро учеников с непроницаемыми мраморными лицами. Члены сведены и, в такт лицу, недвижимы. Близ с мальчиками – тронутый серебром почтенности, но стойкий учитель. Неотступно наблюдает за подопечными Лаоши, кои выстроились в превосходной ровности ряд. Учитель слегка кивает.
Шэньнун.
Забудьте люди, смерть, душевных мук печаль,
Засейте потом кожу, смойте стоны,
Дабы землю избавили препоны
Ран, ссохшихся в рубцы. Уйдите в пропасть, в даль.
Набухнут груди вновь, накормит млеко мир,
Воскреснет урожай, воскликнет ветром:
"Встречаю, господа, большим приветом.
Я полон, чист, пригож. Сбирайте. Щедрый пир".
Начинается выступление. Двое Крестьян раскладывают пашню, утираются изнеможённо. Третий кидает в средину зала Семя. Земляной (Вэй), Водный и Огненный дракон кружатся вокруг зёрнышка, задевая перстами друг друга. Нежданно-негаданно Земляной (Вэй) сталкивается случайно с партнёрами и портит строй.
Огненный дракон.
Хм, странно, ни журавль, ни лёд не хлещет глас,
А рис в мешочке мне колотит спину,
Почти грязнущую, паршивейшую псину.
Речушка, груз лови. Рисройцам дар припас.
Толкает Вэя Водному дракону.
Водный дракон.
Обильный урожай! Вцепись, вцепись смелей.
Иначе выпадешь быстрее той дурнушки,
Что, грузы съев, уныло вертит ушки,
Стремится камнем к дну, любящему лилей.
Крутит
Учитель танцев (спокойно).
Кто бьёт нагих врагов, меч выронивших в куст.
Кто рубит, хохоча, детей бамбуком,
Тот предаёт, не глядя, тяжким мукам,
Свой род, себя, семью, пока не свергнет уст.
Ученики.
Простите, мастер нас. Юн возраст – греха грех.
Хлеб затхлый, едокам дающий радость,
Иным, случайным, мерзостную гадость.
Склоняем главы ниц, как швеи, вырвав мех.
Учитель танцев.
Ах, в рабстве вы крутом? Уймите лишний шум.
Пред императором, не мной, склоняйтесь.
Я вас не защищу, молчите, кайтесь.
Уроком будет вам, лапшой для длинных дум.
Ученики (нехотя).
Вэй, друг, виновны мы. Раскрась колени в синь.
Вот палки, а вот кожа, снега хуже.
Не лей слезы, немного мы потужим.
А хочешь сечи, драк, возьмёмся. Ножны скинь.
Склоняются.
Вэй.
Друзья, довольно ссор, уймите букв фонтан,
Снимите с глаз тенистые полоски,
Не стоят, право, ткани, дальше носки.
Обиды злят невежд. Нам ум для жизни дан.
Учитель танцев.
Слог мудрый – песнь красы. Но, Вэй, мой ученик,
Равно в запас направишься. Без споров.
Запомни, спор – несносный, тучный боров,
Мешает стлать воде, как мыслиям, тростник.
Вэй.
Учитель дорогой…
Учитель танцев.
Сказал ведь – спорам нет.
Ну, хорошо, открою я причину.
Держи язык, как джонка парусину,
Не плачь и не рыдай. Порой жесток ответ.
Царь, семя мира, ключ, по праву зваться так,
Четырнадцать летов уж правит нами.
Дунгчен войны умолк под небесами.
И вянет вражий стяг, под солнцем будто мак.
Знамение ль, письмо, что звёздный государь
Есть Бог или обласканный Богами?
Вздымайте храбро выше, выше знамя,
Пусть сад свистит могущ, трещит пускай же ларь.
Вэй.
Учитель дорогой…
Учитель танцев.
Постой, не кончил я.
А если верно, надобно, народу,
Умаслить, усладить его природу,
Чтоб семя усадить, чтоб вырастить поля.
Здесь надо воли плит, здесь надо ловкость тел.
Играть дракона – труд, являться – битва.
Оступишься чуть, крылья срежет бритва.
Сумевшим поклонюсь. Домой, кто не сумел.
Запасные удаляются.
Сцена 3 (На что способен бедняк).
Комнатка. Усопшему подойдёт отчасти. Обшарпанная кровать у окна, укутанная одеялом – прежде одеждой. У постели – стыдливо обвёрнутое тряпкой ведро. Развалившийся коврик рядом, заставленный сосновой посудою, выскобленной, дырявой. У осыпающейся краской стены ютятся крохотные статуэтки Цай Шеня – ревнителя денежного состояния и Шэньнуна – ревнителя плодородия в поблёкшей, впрочем, аккуратной, чистой ханьфу, окуренной благовониями. На коленях, трепля волосы, горбится пожилая, истончившаяся в песчаную ветвь, женщина. Зэнзэн, презрев нищету, предпочитает платье шёлка, древнее, разбегающееся нитками. Краски одеянья пылают, храня памятный алый. Внезапно женщина, зарыв возраст, стремглав возвевается, вынимает из правого рукава розовый веер и крушит статуэтки. Покопавшись в левом рукаве, выносит портрет молоденькой дамы, кладёт в углубление и любуется, роняя слёзы. Раздаётся стук. Дверь неспешно отворяется. Вэй, ссутулившийся, кутает взор в складках серой рубашки. Прилипает к штукатурке, мечтая просочиться сквозь. Кулаки сжимает, разжимает, сжимает, разжимает. Старуха утирается мимоходом, проверяет в зеркальце отраженье, впивается, точнее, пытается впиться в невидимое лицо ребёнка. Вне речей понимает – унижения тщетны, опасности непроходящи, грёзы несбыточны.
Зэнзэн (колотит сына веером).
Зачем явился в свет, проклятый сын, дурак?
Мать слабую, ах, смуровать в могилу?
Куда, Фукуроку, потратил силу?
Кому вручил, дряхлец, кому, слог дзю, макак?
Представить и упасть, сын – тучной панды плоть.
Бамбукожуй, бамбука черепушка,
Хотящая летать кривая тушка.
Он хоть батрак пустой, не мандарин он хоть.
Не ной и докажи, мех твой – мираж, обман.
