Здравствуй, мой добрый друг-читатель: мир дому твоему!
Сегодня ты держишь в руках мою четвёртую книгу. Три первые уже состоялись. Это книги: «Чудеса священного месяца Рамазан» (литературные легенды), «Азъ есмь пиит (Я – поэт)» (стихи) и «Душанбинские картинки» (стихи). Новая же книга представляет собой цикл «не сказочных сказок для взрослых и детей».
Ты можешь спросить, о чём эта книга, автор? Если честно, как не смешно это звучит, не знаю! Думаю, в этом предстоит разобраться тебе самому. Для этого необходимо немногое – лишь прочитать эту книгу от корки и до корки. Для этого необходимо немногое – лишь знать собственные слова и поступки. Помнишь: «пусть тот бросит в неё камень, кто сам безгрешен». Так что не торопись ни ругать, ни хвалить мой очередной труд, а только подумай и поработай «над собственными ошибками», пропустив эту книгу через себя такой, какая она есть. Ни плохая и ни хорошая, ни лживая и ни настоящая, ни скверная и ни возвышенная, но обыкновенная и сложная, как сама жизнь.
Не спорю, здесь есть изъяны, надуманности и упущения. Не скрою, здесь есть открытия, озарения и предвидения. Полагаю, в букете своём всё это ничуть не мешает рассказать о той тревоге, о той боли, которые нынче живут в сердце моём. Искренно надеюсь, подобная тревога и боль живут и в твоём горячем и отзывчивом сердце, мой добрый друг-читатель. Вместе с тобой, я болею и тревожусь за наш мир, за тебя и себя – за то, какие мы на самом деле, и о том, что может после статься с нами и нашими детьми. Вот обо всём этом, как вижу и представляю сам, и рассказывает моя новая книга.
Я не считаю себя ни пророком, ни нудным ментором. Только скромным трудом своим стараюсь разобраться в нашей действительности, доверяя тебе свои чаяния и сомнения.
Желаю тебе здоровья и счастья, здоровья и счастья желаю твоим родным людям, близким и знакомым. Желаю тебе прекрасных и благородных слов и поступков, чтобы без страха и упрёка смотреть в глаза современности и будущих поколений.
Андрей Сметанкин,
Республика Таджикистан, город Душанбе,
30 августа 2009 года.
Смерть летела над городом, в руках держала чёрную книгу, где были записаны человеческие судьбы, и хозяйским глазом осматривала городские окрестности. Город проснулся и был похож на цыплёнка, который только выбрался из скорлупы. Смерть пролетала город, как на одну из улиц выскочил маленький кривой человечек.
Тот прищурился, ехидно посмотрел на рассвет, погрозил ему кулаком и, сделав непристойное движение, помочился в сторону буравившегося восхода. Довольный собой от содеянного проступка человечек хотел нырнуть назад в тёмную сырую щель проулка, как рядом с карликом что-то глухо ударилось о землю. Карлик оглянулся и увидел на булыжной мостовой большую книгу, в чёрном кожаном переплёте. Человечек поднял её, пытаясь понять, что это, как руки его задрожали от нетерпения и любопытства. На обложке книги вдруг загорелись буквы, и они сложились в слова.
«Чёрная книга человеческих судеб», – прочитал карлик со страхом, и холод пронзил все его члены, но раздираемое душу тайное тщеславие побудило человечка открыть эту загадочную книгу.
Человечек открыл первую страницу, и на ней проявились огненные слова: «Если земной человек станет обладателем этой Великой книги, то обретёт бессмертие, получит безраздельную власть над миром и станет первым богачом во Вселенной».
Затем возник и вскоре пропал короткий текст. Карлик не успел вникнуть в суть его содержания, но это его не смутило – он заторопился проверить на живом человеческом примере те знания, которые открылись ему.
В книге же говорилось о том, кому, где и как суждено умереть. Также говорилось о том, что если обладатель этой книги сживёт со свету кого-нибудь раньше предначертанного срока, то блаженство неслыханного счастья и отрезок оставшейся жизни тотчас перейдёт от умершего человека к владельцу тайны.
Тут карлик не заставил себя долго ждать. Ему явственно представилось, как старый и вечно больной художник Тиц каждое утро пытается собрать все краски рассвета и перенести их на холст. Если всё будет сделано правильно, с учётом всех цветов, тонов и полутонов, то картина, как верит художник, оживёт, одухотворённая силою его таланта, и от картины пойдут токи здоровья и силы, которые излечат старое и больное тело мастера. Но то ли Тиц был настолько хилым и дряхлым, то ли сам земной рассвет был столь неуловим, что сговориться им не удавалось – ни художнику, ни природному явлению.
Вспомнил карлик об этом и поспешил навстречу своих злобных и ужасных открытий.
Тиц и в это утро, как повелось за ним издавна, стоял на мосту. Нетронутые краски и холст поражали своей искренностью и романтичностью чистоты.
Старый художник давно и тяжело болел чахоткой и поэтому, как чудесного избавления, ждал свой счастливый рассвет – это было его откровением свыше. В своих не нарисованных картинах старый художник видел, как нетронутые краски распускаются цветами, приветствуя счастливый восход, как из цветов вырастают красные кони и пьют росу, по росе плывёт белый корабль счастья, и само солнце заплетает в косы золоченые гривы рассвета.
Художник пытался написать этот рассвет, но природный рассвет каждый раз был новым и неизвестным. Краски, которые были свежими и удачными вчера, сегодня устаревали и никуда не годились. Тиц улыбался, убирал кисти и холст и просто любовался живыми красками природы. Разве можно нарисовать мечту, если она чиста и прозрачна, как колодезная вода? Разве можно нарисовать солнце, если оно само совершенство? Им можно только любоваться и восхищаться, а пока ты любуешься и восхищаешься, то живёшь и мечтаешь о чуде.
Злобный карлик уже знал, что ему следует делать. В Чёрной книге значилось: «Маляр и мечтатель Тиц … 17 мая…» И выходило, что этому горе-художнику, неудачнику и прожигателю жизни, как думал карлик и развивал свою мысль, предстояли ещё целые три недели пустого стояния на мосту. А это, как успел подсчитать человечек, непростительно потерянный двадцать один день. Больной и бесславный художник давно уже не достоин того, чтобы любоваться своим «глупым восходом». Эти три недели, так подумал рассерженный карлик, слишком дорогой подарок для такого посредственного человека, как Тиц. Карлик этого не потерпит, когда на счету каждая крошка чужой жизни. Как говорится, «каждую крошку – в ладошку, и не одну – мимо рта!»
