Убранство «Шехерезады», идею которого оформителю явно подсказали сказки «Тысячи и одной ночи», было великолепным и создавало соответствующее настроение. Икру здесь подавали только высшего сорта; изящные и стремительные, словно танцовщики, официанты легко несли на вытянутых руках блюда с сочными шашлыками; а цыганская музыка пьянила не хуже водки и шампанского. И все же Альдо Морозини скучал…
Такое крайне редко случалось со знатным венецианцем, ставшим антикваром, более того – выдающимся антикваром, одним из нескольких европейских экспертов по историческим драгоценностям. Но ведь в жизни каждого выпадают дни, когда все идет не так, как хотелось бы, когда люди и вещи, словно сговорившись, превращают приятную жизнь в унылую равнину, на которой не растет ни единого дерева, и потому не за что зацепиться глазу.
Такое с Альдо Морозини случалось крайне редко, однако именно это произошло с ним в дождливый и скучный мартовский день. Князь-антиквар приехал в Париж ради покупки гарнитура из сапфиров и бриллиантов, принадлежавшего одному американцу: тот уверял, будто получил его от некоей особы – само собой, вконец разорившейся! – числящей среди своих предков Людовика XV и небезызвестную девицу из Оленьего Парка. И почти сразу же один за другим посыпались неприятные сюрпризы. Во-первых, чертов янки собрал всех ювелиров, каких только мог найти в Париже, и в номере Морозини в «Ритце» было не протолкнуться. Во-вторых, весь «гарнитур» свелся к одному-единственному колье. В-третьих, два камня оказались с дефектами, так что вряд ли колье действительно имело хоть какое-то отношение к щедротам короля: Людовик Возлюбленный прославился как человек со вкусом и не мог подарить любовнице сомнительную драгоценность. Едва с экспертизой было покончено, Морозини выбежал из отеля, донельзя взбешенный тем, что приехал в столицу Франции из-за предмета, который того не стоил, вместо того чтобы отправиться во Флоренцию на весьма интересные торги у Строцци. Конечно, там его заменит друг и компаньон Ги Бюто, но мысль об этом служила довольно слабым утешением.
В довершение всего, те места, где Альдо обычно бросал якорь в Париже, на этот раз оказались для него недоступными. Его лучший друг Адальбер Видаль-Пеликорн, археолог и ученый, чьи ловкие пальцы оказали такую бесценную помощь во время охоты за камнями, пропавшими с пекторали Великого Первосвященника, а потом – за священными изумрудами пророка Илии, только что отбыл в Египет.
– Уехал в Асуан, чтобы встретиться с коллегой, который пригласил его по поводу… по поводу одной недавней находки, – объяснил Теобальд, верный слуга и повар Адальбера, в отсутствие последнего исполнявший обязанности сторожевого пса.
– Коллега? – недоверчиво переспросил Морозини. – Странно… это что-то новенькое. В его профессии коллега коллегу скорее прирежет, чем поделится стоящей находкой!
– Князь, я могу вам сказать только то, что знаю сам! – ответил задетый за живое Теобальд. – Хотя полностью разделяю ваше мнение! – подумав, добавил он.
Поняв, что больше здесь ничего не выведать, Морозини обошел кругом парк Монсо и направился на улицу Альфреда де Виньи, к маркизе де Соммьер – любимой «тетушке Амелии» – в надежде остановиться там, как делал почти всегда, но и тут оказалось, что птичка упорхнула из клетки. Более того, даже Сиприен, обветшалый дворецкий, и тот куда-то исчез на весь день. Что же касается самой госпожи маркизы и мадемуазель Мари-Анжелины, то, как выразился Люсьен, привратник, «им пришлось продлить свое пребывание в Ницце. И все из-за того, что в последние дни у нас стоит очень плохая погода…»
Погода и в самом деле ничем не радовала. Дождь как зарядил, так и лил непрерывно. Ничего общего с привычными для этого времени года короткими мартовскими ливнями. В Венеции, правда, происходило то же самое, Карнавал шлепал по лужам. А поскольку наводнение было единственной из венецианских достопримечательностей, которую Лиза терпеть не могла (она всегда старалась сбежать от нее в Швейцарию или Австрию), – то и сейчас жена Альдо вместе с близнецами уехала в Вену, как только в городе начали сооружать традиционные перекидные мостки.
Вот почему Морозини был в таком отвратительном настроении. При других обстоятельствах он, выйдя из «Ритца», сел бы в первый поезд, идущий в Венецию, чтобы как можно скорее вновь окунуться в теплый свет, которым Лиза озаряла старое семейное палаццо, но этот свет сиял сейчас совсем в другом дворце – фамильном австрийском; и, хотя Альдо очень любил его хозяйку – старую графиню фон Адлерштейн, Лизину бабушку, ему не слишком-то нравилось жить в роскошном жилище, выходившем на узкую улицу, которая напоминала ему Хофбург и несколько мрачное великолепие двора Франца-Иосифа. Он чувствовал себя там не вполне на своем месте, ему даже казалось порой, будто его присутствие нежелательно. Может быть, из-за того, что старый дворецкий графини Иоахим, похоже, затаил на князя обиду с тех самых пор, когда тот, разыскивая Лизу, чуть не ворвался силой в резиденцию на Гиммельпфортгассе.
Морозини, окончательно павшему духом, ничего другого не оставалось, как вернуться в «Ритц», где он когда-то был завсегдатаем, и отправиться в бар в надежде взбодриться при помощи коньяка. Хоть здесь повезло: в баре сидел его друг и коллега Жиль Вобрен, который при помощи того же напитка пытался смыть огорчение из-за того, что наглый клиент оставил ему чек без покрытия.
Крепкая дружба, связывавшая этих двоих, зародилась в те времена, когда Вобрен помогал молодому Морозини делать первые неуверенные тогда еще шаги на пути антикварной коммерции. Вобрен, который был чуть постарше Морозини, своими тяжелыми веками и гордым профилем походил, в зависимости от освещения, то ли на Юлия Цезаря, то ли на Людовика XI, если, конечно, допустить, что эти исторические лица согласились бы одеваться на Бонд-стрит.
– Мало нам было собственных жуликов, – поделился он огорчением с Альдо, – так теперь еще и эти чертовы янки своих присылают!
– Полностью разделяю твои чувства, – поддержал его тот. – С той разницей, что мой янки оказался скорее дураком, чем вором.
– Еще того хуже! С дураками прямо беда! Если только они решат, будто обладают редчайшими сокровищами, позволив какому-нибудь проходимцу себя в этом убедить, то потом, в свою очередь, всенепременно пытаются заставить поверить в эту чушь и профессионалов. А самое удивительное – что иногда этот номер им удается…
– Только не со мной, – отозвался Морозини. – Я пока еще способен отличить рейнскую гальку от бриллианта!
– Даже если имеешь дело с красивой женщиной?
