Сентябрь 1854 года
Евпатория
– Или дуэль, – сказал виконт де Моро, не меняя позы.
Он стоял вполоборота к противнику, расставив ноги на ширину плеч, развернув корпус. Пистолет в вытянутой руке – один из лучших пистолетов Сезара, украшенный гравировкой по стали, инкрустированный серебром и с клеймом Бернара на ложе, – смотрел прямо в лицо молодому лейтенанту, застывшему шагах в двадцати от виконта.
– Дуэль? – презрительно бросил лейтенант; выговор выдавал в нем уроженца юга Франции, пожалуй, Марселя или же окрестностей оного. – Из-за девки? С вами? Вы смешны, сударь, а я попадаю в туз с пятнадцати шагов, и пистолеты у меня баварские, от Кухенрейтеров.
– Рад за вас, сударь. И тем не менее. Извинения или дуэль.
– Да кто вы такой?! – на холеном лице проступило странное выражение – смесь брезгливости и замешательства. – Как вы смеете вмешиваться в то, что вас никоим образом не касается?! Пришли ужинать, так ужинайте себе и не лезьте в дела других!
– Кто бы я ни был, я не потерплю такого обращения с женщиной.
Сезар не чувствовал от этого разговора ничего, кроме раздражения и усталости. Он не жалел, что ввязался в ссору, обидно было лишь, что не удалось закончить все минуту назад. Или две.
– Кого вы называете женщиной, сударь? Эту потаскушку? Эту солдатскую девку? Мы тут с вами не на приеме у его императорского величества, чтобы играть в честь и совесть. Каждый развлекается как хочет. Опустите пистолет, и разойдемся миром.
Лейтенанту явно не хотелось лезть в драку, несмотря на свои хвастливые уверения про нечеловеческую меткость и численное преимущество – за его спиной топтались сержант и трое рядовых. Дуэльный пистолет, направленный в лоб, у кого угодно отобьет спесь. А выражение лица виконта не предвещало ничего хорошего. И лейтенант чуял, что дело легким не будет, – чуял тем звериным чутьем, которое отличает хорошего воина от плохого. Хороший знает, когда приходит время остановиться.
Лейтенант знал и тем не менее не сдавался, все еще надеясь повернуть ситуацию в свою пользу.
– Вам она приглянулась? Я ничего против не имею. Давайте поделим. Только к чему она вам? Вы, я смотрю, сударь, человек благородный и небедный, пистолет у вас хорош, держитесь верно; вы себе можете купить кого подороже. А эта моему сержанту сгодится. Ну же, разойдемся.
Виконт молчал и пистолет не опускал. Лейтенант, поняв, что настоять на своем не получится, пришел в раздражение.
– Так тому и быть, – промолвил он сухо, – хотите ссоры? Я не желаю драться сегодня. Не время и не место, но однажды мы поквитаемся. Как ваше имя, сударь? Я должен знать, кто стал моим врагом.
– Сезар Мишель Бретинье, виконт де Моро.
– А я Пьер Марен де Бриссон, – в его голосе прорезались издевательские нотки, присущие лишь людям, уже прекрасно знающим цену сарказму, и, приглядевшись, Сезар отметил, что он не так молод, как кажется. – Лейтенант двадцать седьмого линейного полка первой дивизии, к вашим услугам.
Нежелание де Бриссона вступать в открытый конфликт обуславливалось, возможно, еще и тем, что вокруг оказалось слишком много свидетелей: в это позднее время заглянувшие поужинать солдаты и те офицеры, что предпочитали чинным трапезам в командирских гостиных жирную вонь портового кабака, с интересом прислушивались к разговору. Если б лейтенант принял вызов виконта прямо сейчас, то несомненно, нажил бы себе кучу проблем. Дуэли в армии, мягко говоря, не поощрялись. Командиры прекрасно понимали, что дырки в теле от пуль русских солдат неизбежны, однако позволять своим же офицерам калечить друг друга – верх расточительства.
– Где я могу отыскать вас, коли возникнет в том потребность? – осведомился де Бриссон.
– В штабе полковника де Дюкетта, двадцатый легкий полк, третья пехотная.
Сезар опустил пистолет и передал его стоявшему за плечом Флорану. Камердинер, несколько минут назад вынувший пистолет из ящика, который таскал с собою второй день, заглянул в пистолетное мрачное дуло, подул в него зачем-то и аккуратно положил оружие в бархатное коробочное нутро.
Драка не состоялась, зрители разочарованно отвернулись. Лейтенант окинул Сезара последним презрительным взглядом – на десерт – и удалился в сопровождении сержанта и своих солдат. Флоран же сказал:
– Позволю себе заметить, ваша светлость, что я был прав.
– Насчет пистолетов? Да Бог с тобою, – пробормотал Сезар, отмахнувшись от камердинера и поворачиваясь к предмету спора с лейтенантом де Бриссоном – женщине, забившейся в угол и выглядевшей так, словно она несколько дней не ела, не спала и по крайней мере месяц не мылась.
Она была невысокая, с крупной грудью и спутанными волосами, грязными настолько, что рассмотреть их цвет в тусклом освещении кабака возможным не представлялось. Женщина сидела на полу, обхватив себя руками и опустив лицо, но когда Сезар приблизился, вскинула голову. Сквозь тусклые пряди озлобленно блеснули глаза.
– Ваша светлость, – предостерегающе сказал Флоран.
Не обращая на него внимания, Сезар склонился над несчастной женщиной.
– Все в порядке. Вы можете не бояться, сударыня. Он ушел и больше не обидит вас.
Женщина молча посмотрела на него, затем медленно опустила руки, так что ладони скрылись в ворохе юбок – и вдруг, выхватив нож, бросилась на виконта, словно змея.
Глава 1
Письмо полковника де Дюкетта
Виконт де Моро знал одно: если человек вроде него самого желает попасть на войну, которая вот-вот начнется, и полагает, будто это просто, то он сильно ошибается.
Последние два года были для Сезара непростыми. Париж, манивший тайнами, которые виконт куда как любил разгадывать, что несколько раз едва не закончилось для него плачевно, внезапно утратил львиную долю собственного очарования. Из ластящегося сытого тигра он превратился в зверя, одержимого жаждой убийства, – именно так казалось Сезару осенью пятьдесят третьего, когда, раскрыв громкое дело Парижского Поджигателя, виконт вновь остался наедине со своими невеселыми мыслями. Даже связь с эксцентричной графиней де Бриан не дала Сезару того спокойствия и чувства довольства жизнью, которые исчезли ранее и не спешили возвращаться. К тому же подруга его сердца Ивейн шла своею дорогой, и дорога эта пока не могла сплестись с путем Сезара навсегда.
Тогда, читая парижские газеты, снедаемый странной, тянущей тоской, виконт, как ему казалось, нашел решение: он должен пойти на войну, которая, несомненно, случится – все признаки говорили о том. Он отправится в самое пекло, выживет там и, наверное, поймет, для чего существует. А заодно и стране поможет – со всех сторон сплошная выгода.
Оказалось, однако, что сделать это не так просто.
Тогда, в сентябре пятьдесят третьего, о войне между Францией и Россией вслух еще никто не заговаривал. Много писали и говорили о том, что русский царь Николай I, отказавший Наполеону III в обращении «дорогой брат» и не признавший права французского императора на трон, вследствие чего сглупивший перед всею Европой, имеет большие аппетиты на Турцию. В то время конфликт назревал в основном между Англией и Россией, и, коли уж случилась бы война, англичане пошли бы в первых рядах. С французским императором Николай долго и занудно спорил о том, кому очищать от пыли католические и православные святыни в церкви Рождества Христова в Вифлееме; людям образованным и прогрессивным было предельно ясно, что это только предлог, что рано или поздно Англия и Франция объединятся в союз, дабы остановить русскую угрозу своим владениям. В Европе опасались, что Николай решится на масштабное завоевание, что Турция – это начало, и следует обрезать птице крылья, пока она не взлетела слишком высоко. Много лет Европа терпела Николая, а сейчас царь, чьи помощники пели ему сладкую лесть, становился все более самоуверен. То, что война случится, понимали все, кроме русского царя.
