«КЕЛЬТСКОЕ ДЕЛО».
ОТЧЁТ НОМЕР: 13-1-6-30-1908.
Я очнулся в каком-то тускло освещённом зале, похожем на подвал старого особняка.
Голова гудела так, будто похмелье всего мира очутилось внутри. На левой руке не доставало две фаланги безымянного пальца. Крови не было, боли тоже.
Всё, что я помню из последнего – это рыбный ужин: потрясающий лаврак, кольца кальмара в масле и сладкое звёздное пиво. И то, как я остался в дешёвом постоялом дворе Бео на севере Испании, где-то под Ла-Корунья.
Красные кирпичи зала и его арочные своды с колоннами заливались жёлтым светом керосиновых ламп. Надо мной висела одна из них. Впереди я увидел массивную деревянную дверь, углы погреба утонули в тенях, отброшенных колоннами.
– Очнулся, голубчик! – Из чёрной полосы правой из колонн исторгнулся чей-то голос.
Судя по тону, это белый мужчина, за 40—45, англичанин. Возможно, знатного происхождения или же просто высокомерный выскочка.
Как бы то ни было, мне было не по себе и я запаниковал:
– Что Вам от меня нужно? Если деньги, драгоценности, то их у меня…
– Молодой человек, мы с Вами в одной шлюпке, – из тени наполовину выглянуло лицо. На макушке светилась лысина, из-за неё выглядывали взъерошенные вверх волосы – тёмные с сединой. Лицо овальное, с острым носом и гладко выбритое, тёмные брови и густые усы, тоже взъерошенные, повторяя растительность на затылке.
– Что это значит? – Спросил я лицо, исчезнувшее снова в тени.
– Это значит, что мы успели спастись с тонущего судна, у нас закончились топливо, провизия, но ещё осталась надежда. – Вытянутыми слогами каждого слова снова донеслось из-за колонны.
«Точно из знати» – не отпускало меня.
– Хомбре, ты был в отключке минимум шесть, а может и восемь часов! Сколько был до этого – Диос сабе. – Донёсся другой голос из-за тени колонны спереди слева, более низкий и не такой ораторский. Просто хриплый голос с сильным испанским акцентом.
«35, испанец» – осело в памяти.
Голова загудела ещё с большей силой. Я закрыл лицо руками и зхахотелось свернуться в позу младенца:
– И так, нас трое в лодке? – Спросил я их, но не был уверен, что испанец знаток в метафорах.
– Эм! Это подвал, – отрезал он.
– Сесар, не давите. Разве Вы не видите, что ему плохо? – Пропел снова англичанин. – Пять, нас было пятеро. Странные, но великодушные люди принесли нам перекусить и забрали мистера Эдварда. Милый был господин. Он здесь обитает уже неделю и никто даже пальцем его не коснулся, лишь кормили и выводили помыться. Что мы все…
– Уолтер, ло куе паса! Так обычно и бывает, если перебрать с Эстрелла де Галисия!
Ай диос мио… – И что-то ещё по-испански разъярённо продолжил «Сесар».
Пока они что-то обсуждали на испанском, что меня удивило, мой взор окинул помещение.
Позади меня, на дальней части кирпичного алтаря, лежал ещё один человек: мужчина, 25—27 лет, плотного телосложения, с окровавленной, но перебинтованной головой, без части нижней правой ноги. Удалена хирургически.
С алтаря, из-под калеки, начала капать чёрная жижа.
Всё, что я помню из последнего – это рыбный ужин: потрясающий лаврак, кольца кальмара в масле и сладкое звёздное пиво. И то, как я остался в дешёвом постоялом дворе Бео на севере Испании, где-то под Ла-Корунья.
Красные кирпичи зала и его арочные своды с колоннами заливались жёлтым светом керосиновых ламп. Надо мной висела одна из них. Впереди я увидел массивную деревянную дверь, углы погреба утонули в тенях, отброшенных колоннами.
– А кто этот, четвёртый? – Спросил я, и спросил, жив ли он ещё, ведь – Судя по его виду – нет.
Испанец и англичанин замолчали. Я почувствовал, как они переглянулись друг с другом.
Они оба встали и подошли к телу.
Первый – англичанин, аристократического вида, в тёмно-зелёном пиджаке и длинной белой ночной рубашке, манжеты которой выпирали из-под рукавов пиджака. Образ портило лишь въвшееся пятно на выпирающем животе. Немного хромает на правую ногу. Рост 180—185.
Испанец коренастый, атлетичный, и, как говорится, в самом расцвете сил.
Настоящий махо: коричневый жилет с бархатными вставками арабески, бежевая сорочка и лосины. Блондин. Несколько пурпурных ссадин на лице и отсутствует мочка левого уха. Рост около 175.
– Вы правы, его уже не спасти. – Безрадостно заключил Уолтер.
– Ла Вирген Мария! – Прокомментировал набожный испанец, схватился за голову и снова начал что-то на своём, отдаляясь обратно в угол…
– Не обращайте внимания на нашего галисийского друга, он импульсивный, но очень занимательный! – Полушёпотом пробурчал мне англичанин.
«Галисиец»
– Зовите меня Уолтер, Уолтер Алан Уильям. Для друзей просто…
Наверху, сквозь толстую кладу кирпича, послышались возгласы, что-то вроде:
«Эвфемия! Эвфемия!». И раздалось пение тенором, заиграла живая музыка.
Сквозь мелодию и песни удалось разобрать звуки двух духовых инструментов и чего-то струнного.
Мы все сосредоточенно вслушивались в звуки, как они прервались.
Я взглянул на испанца, он испуганно смотрел на Уолтера, я тоже посмотрел на него.
Мне открылось обеспокоенное и даже испуганное лицо англичанина.
– Мои догадки были верны, – с пронзительной горечью сказал тот.
Снова началось пение, но уже другое. Высокий баритон стал просачиваться сквозь полости между кирпичами и арку над нашими головами.
Раздался крик.
Уолтер присел рядом со мной.
Через три секунды молчания он начал:
– Знаете, мне кажется, что я Вас где-то уже…
Ещё один раздирающий крик прервал его!
Будто от услышанного возгласа, тело рядом дрогнуло!
Если душа и существует, то она точно вернулась из преисподней и оживила эту изуродованную оболочку.
Тело вскочило, словно вытянутое кошмаром из сна.
Галисиец, я и Уолтер уставились в упор на него. Голова осмотрела себя и всё вокруг.
Он ощупал свою повязку и почувствовал наши взгляды, пронизывающие его со спины.
– Уолт? – Сухим голосом вымолвил бедняга.
«Живой», – подумал я, – «француз».
Уолтер подпрыгнул и пересел на соседний алтарь, застеленный собачьей шкурой.
– Ноа, боже мой праведный, я думал, что мы тебя потеряли! – Воскликнул тот, достал небольшую фляжку и начал поить парня.
Я посмотрел на Сесара. Он с любопытством разглядывал ту пару, затем повернул взор на меня. Ничего не сказал. Ушёл в тень.
– Как прошло? Я больше не смогу ходить? – Обрывисто выспрашивал «Ноа» у Уолтера.
Уолт его успокаивал, говорил:
– Всё будет хорошо, скоро поправишься – нужно лишь время.
В общем, «аферист» – подумал я.
– Времени у нас нет, если я правильно понимаю. – Сказал я.
Парень развернулся ко мне и уже сидел вполоборота, глядя одним открытым глазом на меня. Второй глаз был скрыт повязкой.
