Часть вторая.
Крепко слепленный из снега снаряд, промчавшись сквозь густую круговерть снежинок, разбивается о фонарный столб…
Откуда он? Решил пошалить с нами неведомый фокусник, который щедро забрасывает землю снежными цветами? Кажется, что снежинки, простые и доверчивые, как улыбка, посылают только тебе. Только кажется, что они молчаливые – им отзывается невидимая струна в тебе, чувствуешь их мелодию, даже понимаешь чуть слышные слова. Вот сейчас они поют про принца из страны, где только лед, вьюга да северный ветер. Они приютили принца, когда он потерялся совсем маленьким. Вьюга укрывала снежным одеялом от холода, лед отражал ему солнечные лучи, и даже суровый ветер насвистывал нежные колыбельные. Мальчик подружился с ними, но все‑таки он был человек, а они – стихии. Непонятная тоска однажды настигала его, когда он бегал наперегонки с ветром. Чем взрослее он становился, тем чаще грустил. Напрасно лед переливался цветными огнями, ветер звал к веселым играм. Только вьюга, казалось, все понимала. Однажды она взвилась вихрем – и снежинки превратились в прекрасную девушку с голубыми глазами и волосами.
…Наташа смеется. Снежинки испуганно сыплются с ее волос. Не голубых – темных, как зимний вечер. Локоны выбиваются из‑под вязаной шапочки и пляшут от смеха. И глаза у Наташи не голубые, а коричневые с золотыми прожилками.
Но не в этом дело. Если все вокруг легко превращается в сказку, значит, ты влюблен. Просто смешно!
Коварный снежок ударил в спину моей принцессы, второй чуть не сбил шапочку с ее головы…
Если ты идешь с девушкой и попадаешь под обстрел, значит, неподалеку притаился враг всех влюбленных – мальчишка. Он со страхом и наслаждением ждет, когда взрослый парень закричит: «Я вот тебе!..» – и бросится в погоню.
Нет, дружок, не на того напал. Я потерплю, но потом месть будет неотвратима и ужасна.
Раз вокруг враги, я вынужден обнять Наташу, защитив собой от снарядов. Чувствуешь себя невесомым, как в вальсе, и не можешь разобраться: ты движешься – или планета кружится под ногами. Просто смешно.
– До завтра, Володя! – беспощадно возвращает на землю Наташин голос.
Ох, как не хочется выпускать ее из объятий – станет пусто, как у принца в моей снежной сказке.
Вслушиваюсь в звук легких шагов – и Наташа еще со мной. Насмешливо хлопает дверь. Вспыхивает в окне сигнальный огонек настольной лампы. Принцесса рядом. Я улыбаюсь, потому что чувствую, как тепло и весело ей. Взяла книжку, но строчки бессмысленно толпятся, потому что Наташа думает обо мне. Просто смешно – можно разговаривать с ней, как по видеотелефону. А кругом все спят, не понимая, какое чудо происходит рядом с ними. Все?
Я осторожно, с подветренной стороны, как полагается охотнику, подбираюсь к логову стрелка. Да тут настоящая снежная крепость: в большом сугробе вырыт лаз, прикрыт фанеркой. Я отодвигаю «щит», присаживаюсь перед входом и грозно объявляю:
– Ага, попался артиллерист! Ну‑ка, где твои уши?
Мальчишка затаился в глубине. Резкий удар головой
в живот – и я лечу в сторону. Неприятель бежит с поля сражения. На снегу остается шапка, козырек и ухо у которой еле держатся, из щели вылезла вата. Сразу видно, боевой шлем выдержал не одно сражение.
Чувствую по своей видеосвязи, как хохочет Наташка.
А я‑то из‑за нее, можно сказать, жизнью рискую…
Я внимательно оглядываю окрестности. Противник притаился за кустами. Без шапки не уйдет.
– Эй, возьми свой шлем, простудишься.
Молчание. Что с ним делать? Заболеет еще. Просто смешно.
Кладу шапку рядом с крепостью. Рядом вывожу на снегу: «До встречи!». Показываю Наташке язык и гордо удаляюсь.
Снежинки однажды сговорились: «Давайте все разом полетим на землю. Нас будет так много, что людям придется строить свои дома, прокладывать улицы под снегом. И наступит вечная зима».
…Сегодня родилась бы такая сказка, какой еще свет не видывал. Честное‑пречестное. Но в опасной зоне нас снова встречает град снежков. Наташа укоризненно спрашивает:
– Долго это терпеть?
Я говорю как можно громче и приветливее:
– Не сердись. Он просто познакомиться хочет. Мне кажется, что это человек хороший.
В ответ получаю предательский снежок в спину. Наташка сразу повеселела.
Снаряды летят один за другим. Подруга хватает меня за руку и заставляет спасаться позорным бегством.
– Боюсь тебя отпускать, – ехидничает она на прощание.
– Дорога очень опасная.
По такому случаю я прошу поцелуй, чтобы можно было спокойно умереть. И еще один…
К снежной крепости я подбираюсь с другой стороны, не торопясь. Главное – неожиданность. Напеваю про себя боевой марш: «Гром сражений в степях раздавался…» Это из пьесы, которую мы ставим в студенческом театре.
Может, стрелок уже удрал? Нет, дышит.
– Эй, достославный рыцарь, предлагаю перемирие.
– Не подходи, убью! – рычит обитатель крепости.
– Ну и убивай. Только ты мне все равно нравишься, – великодушно заявляю я и наклоняюсь, чтобы протиснуться в отверстие.
Твердый снежок врезается в щеку.
– Еще хочешь, да? – злорадствует мальчишка.
– Хочу.
Неприятель не заставляет долго ждать – снежок попадает прямо в глаз. Больно до слез.
– Ну, вот, теперь синяк будет, – растерянно говорю я.
– Ага! Лучше уходи.
– Ну и злой ты, брат… – вздыхаю я. – Снарядов‑то много осталось?
Мальчишка и не думает таять от моего благородства.
– Тогда кидай.
Я даже не пробую защищаться. Снег забивается в ноздри, в уши. Пытаюсь убрать его – и вдруг слышу всхлипывания. Этого еще не хватает! Просто смешно.
С трудом протискиваюсь в дыру и извлекаю на свет сжавшегося в комок мальчишку. Он зарылся с головой в ворот потрепанного пальто и гудит что есть мочи. Я опускаюсь на корточки, не знаю, что делать. Нашелся, «охотник», довел ребенка до слез из‑за каких‑то снежков. Драная шапка у мальчугана съехала на бок. Я поправляю ее.
– Ну, перестань, перестань. Я тебя не обижу. Испугался, да?
Мальчишка мотает головой, не соглашаясь, сверкает на меня одним глазом и бурчит:
– Больно же тебе.
Я не сразу понимаю, о чем это он. Паренек смотрит на саднящуюся от снежков кожу лица.
– Пустяки, братишка.
Острое, как у зверька, лицо вылезает из воротника. Под глазами темные разводы, как у тяжелобольных стариков.
– Ты тоже мне вдарь как следует, – предлагает это чудо, глядя исподлобья и подставляя щеку.
– Ты что, сумасшедший? Просто смешно.
– Хоть уши надери, ты же хотел, – снова всхлипывает мальчишка, снимая шапку.
– Ты, братец, кончай, – вконец теряюсь я, натягиваю ушанку на его глупую голову. – За фашиста меня принимаешь?
Мальчишка недовольно хмурится.
– Пойду я тогда.
– Погоди… Зовут-то тебя как?
– Ну, Лешка…
Это как удар, похлеще снежка в лицо. Я был уверен, что это имя умерло в детстве, вместе с моим братом. Иногда кто‑то на улице окликал: «Лешка!» Я оглядывался, по привычке искал знакомые глаза… Кругом были чужие. Я говорил себе: «Это не Лешка». А теперь вот он, другой ЛЕШКА, пристально смотрит на меня – и от этого взгляда не увернешься.