Полагая несправедливым то, что до сих пор не существует ни одной литературной версии легенд о Святом Валентине, я написал роман, который склонен считать условно историческим и условно биографическим.
Что касается исторической составляющей. Наши знания о жизни Древнего Рима ограничены временнóй пропастью, которая разделяет тот Рим и современность. Разумеется, для характеристики быта древних римлян я старался использовать лишь те детали, которые имеют документальное подтверждение. Но даже с учётом этого я не претендую на бесспорность и историческую подлинность, ибо в процессе работы над романом с удивлением обнаружил, что признанные знатоки истории Древнего Рима подчас по-разному трактуют одни и те же предметы и события. И вокруг этого бушуют страстные споры, по своему накалу сопоставимые разве что с дискуссией лилипутов о том, с какой стороны следует разбивать яйцо.
Что касается личности Валентина. Более-менее обоснованно, на эту роль имеется три претендента. Все трое Валентины, и все канонизированы. Каждый из них обладал качествами, выделяющими его среди прочих людей, чем и запомнился современникам настолько, что сведения сохранились до нашего времени. По странному стечению обстоятельств, мученическая смерть всех троих наступила 14 февраля; лишь один из них имеет определённое отношение к городу Интерамна (ныне Терни, Италия), но, ни один в истории романтического плана замечен не был.
Особо деликатный вопрос – детали теологического характера. О временах раннего Христианства сохранилось мало информации. И здесь также имеются противоречивые толкования. Во всяком случае, некоторые нюансы мне до состояния полной уверенности прояснить не удалось. Заранее признаю, что в описании всего того, что касается деятельности ранних христиан, я вполне мог допустить погрешности. Однако я склонен квалифицировать их как неточности, обусловленные неотъемлемым правом автора на художественный вымысел, поскольку, не имея возможности исходить из того «как было», исходил из того, «как могло быть».
Все три оговоренных мною выше момента имеют две общих детали – недостаточность и противоречивость имеющейся информации. С учётом этих деталей я не считаю себя имеющим моральное право твёрдо именовать роман историческим или некоей претензией на литературную объединительную обработку мартирологов упомянутых выше Валентинов.
Предлагаю сойтись на том, что я просто отпустил в вольный полёт свою фантазию, ограничив её лишь рамками духа той романтической легенды о Святом Валентине, которая повсеместно распространилась как следствие постоянного роста популярности Дня Влюблённых во всём мире. И в результате получился просто роман, автор которого оставляет за каждым читателем право отнести его к тому или иному литературному жанру.
Немногим более девяти лет Пронтоний не был в Риме. Он был легатом1, и это воинское звание обязывало его быть в эпицентре всех войн, которые вёл Рим, а Рим воевал практически непрерывно. Храм Януса, который закрывался тогда, когда на всём пространстве империи устанавливался мир, был постоянно, и уже очень длительное время, открыт.
С большой неохотой Пронтония отпустили домой на небольшой срок набраться сил после раны: стрела меткого варвара попала в плечо, не задев, к счастью, кость.
Пробыв дома три дня, Пронтоний стал тяготиться монотонным покоем мирной жизни и решил навестить Кратония, с которым они были дружны ещё с детства. Сейчас, как рассказал старший брат, Кратоний считался одним из самых учёных людей Рима и к нему за советами часто обращался сам император Галлиен.
Пронтоний хотел отправиться в путь пешком, но старший брат убедил его в том, что сейчас в Риме так не передвигается ни один благородный гражданин. Путь на лектике2, которую несли восемь рабов, занял много времени и Пронтоний с интересом рассматривал, как изменился Рим за время его отсутствия и сценки городской жизни.
На улицах часто встречались сидящие за столами менялы, громко выкрикивающие призывы поменять чужеземные монеты на римские, купить-продать золото, серебро и медь.
На небольшой площади на специально сооружённых подмостках были выставлены для продажи несколько десятков рабов. Выстроенные рядами со скрещенными руками на груди, они все были почти нагие: на бёдрах лишь цветные матерчатые повязки, ноги выбелены мелом. На шее у всех висела вощеная деревянная табличка с нацарапанными на ней стилосом3 возрастом, именем и сведениями о том, какими они владеют ремеслами. Цена зависела от физического состояния раба и ремесла, которым он владеет. Ценились кузнецы, медники, плотники, сапожники, гончары, так как, имея двух-трёх хороших ремесленников, семья их хозяина могла обеспечить себе безбедное существование, торгуя их изделиями. Хороший раб – покупка всерьез и надолго, поэтому придирчивые покупатели ощупывали рёбра, плечи, ноги, осматривали зубы и язык.
По улицам бродило множество людей. Свободные римские граждане отличались от рабов гордой осанкой и прямым взглядом. У некоторых рабов была обрита половина головы, ноги закованы в цепи и на шее находилось железное кольцо.
Пронтоний отвык от городской жизни, её бестолковая суета была так не похожа на строгий порядок военного лагеря. Он вскоре стал чувствовать себя неуютно и с облегчением вздохнул, когда увидел дом Кратония.
С тех пор как он видел дом в последний раз, дом значительно преобразился: многие помещения были достроены, вокруг дома появился прекрасный сад с фонтанами, статуями и аккуратными травяными лужайками. Особенно впечатлила Пронтония отводная ветвь акведука4, подающая воду на дом: для этого требовалось специальное разрешение самого императора
Следом за Пронтонием в дом вошла только сандалигерула – рабыня, которая несла его домашнюю обувь. Она сразу же удалилась обратно во двор, как только передала эти солеас рабыне Кратония. Рабы, усадив Пронтония, аккуратно сняли его воинские калиги5 красного цвета, цвета, который свидетельствовал о высоком общественном положении гостя. Обувать общепринятые среди гражданских лиц башмаки-сапоги Пронтоний не захотел, несмотря ни на какие уговоры старшего брата.
Один из рабов хозяина дома сразу принес таз с тёплой водой и рабыни приступили к процедуре омовения ног гостя. После того как ноги тщательно вытерли полотенцем, рабыни умастили их аравийскими благовонными маслами. Пронтоний обул солеас и раб хозяина провёл его в триклиний – специальное помещение в доме, где принимали пищу и потчевали гостей. По пути он с интересом разглядывал картинки-сценки, искусно выложенные цветными фрагментами на мозаичном полу.
