Деревянные перекладины трещали, когда Артемович поднимался на крышу. Только бы выдержали. Хотя садовые калоши весят, наверное, больше, чем он сам. Пару лет назад лестницу, которую смастерил из труб, унесли с участка, как и все, что хоть немного было похоже на металл. А ночью в домике с потолка уже не капало – лило, и дыру в крыше хорошо бы прикрыть чудом уцелевшей половиной листа кровельного железа. Две веревки, блок, и, пусть с пятой попытки, но ржавая заплатка поднята наверх. Двадцать лет назад Артемович легко проделывал такое, когда строил свой садовый домик, похожий на скворечник, да и половину соседних тоже. Теперь же громко кряхтел, и каждое усилие давалось трудом. Сам он больше напоминал не скворца, а летучую мышь, когда она со сложенными крыльями неловко пытается удержать равновесие. Как свалился – не помнит совершенно. Очнулся на земле, сквозь приоткрытые веки хлестало заходящее солнце. Попытка пошевелиться накрыла такой резкой болью, что на какое-то время он снова потерял сознание. Когда окончательно пришел в себя, солнце пряталось в ветвях соседского абрикоса, значит не меньше половины восьмого. Сегодня среда, поезд в город ушел, и на дачах народ появится в субботу утром. Так что кричи – не кричи, бесполезно, и из горла он может выдавить только сдавленное карканье.
Вдруг старик заметил, что возле калитки остановился рыжий пес на длинных лапах. Рыжий не шарахался от людей, но подходил с опаской, готовый в любой момент броситься наутек. Там на земле Артемович оставил для него миску с остатками каши. Пес быстро проглотил еду, но смотрел настороженно, надо подозвать его. Рыжий подошел, лизнул руку – кровь. Кровь – значит больно, что такое боль, пес хорошо знает. Постоял, слегка склонив голову, потом сел, опершись на передние лапы и, наконец, осторожно улегся, напряженный и готовый рвануть с места. Но ничего не происходило, и он успокоился. Человек и собака лежали почти рядом друг с другом. Потом Артемович собрался с силами и прохрипел:
