Хрупкие желтые листья падали с деревьев, будто кружась в последнем танце, и мягко опускались к ногам худощавого молодого человека, сидевшего опустив голову и свесив руки между коленями. Иногда он поднимал голову, и тогда особенно бросалось в глаза то, насколько серым и безжизненным было его лицо.
«Все вращается, все возвращается на свое же место, все предопределено… Сартр недаром говорил, что ада не существует – мы уже все живем в аду… мы сосланы на эту планету в качестве наказания за что-то такое, о чем давно уже забыто… Это все брехня, Сартр болтун… есть только здравый смысл – опричь ничего…»
Мысли привычно бежали по одному и тому же пути, не отклоняясь ни на шаг, как белка, бегущая в бесконечном колесе. Алекс сознательно ограничивал их, потому что знал – стоит их хоть немного отпустить и они вновь вернутся к событиям годичной давности…
Эти трое вошли через заднюю дверь, расположенную в самой дальней комнате маленькой виллы на берегу моря. В тот вечер Эллис играла на фортепьяно, а Алекс стоял, облокотившись о крышку дорогого музыкального инструмента, сделанного в единичном экземпляре на заказ. Вечер был чист и прозрачен, как стенка бокала из богемского стекла, дул небольшой прохладный муссон и, казалось, весь мир застыл в ожидании какого-то тихого счастья.
Он с самого начала повел себя глупо. Вместо того, чтобы швырнуть в них стулом, вазой, попытаться разбить бутылку из-под шампанского и орудовать осколком как ножом, он пустил в ход жалкие свои кулаки. Его быстро угомонили мощным ударом в печень, и пока он хрипел от острой боли, швырнули на стул и привязали. Эллис повалили на пол, содрали одежду и начали по очереди истязать. Алекса держали за волосы, развернув лицом прямо к тому аду, который развернулся на полу….Эти трое были неутомимы. Когда один из них прекращал насиловать, наградив женщину за кульминацию ударом по лицу или пощечиной, другой спешил занять его место. Лицо Эллис распухло от синяков и ударов, живот и бедра были в крови, кричать она перестала почти сразу и только глухо мычала, когда боль была особенно невыносима.
Вместо нее кричал Алекс. Кричал, потому что знал, чем это может закончиться… У Эллис было слабое больное сердце, именно поэтому он увез ее в свое время как можно дальше от больших городов с их бешеным ритмом жизни.
Один из троицы с сильным замахом врезал ему по лицу, заставив голову дернуться так, что чуть не сломались шейные позвонки. Потом затолкал ему в рот салфетку, взятую со стола, и продолжил то, от чего ненадолго прервался.
Насильники ломали, царапали, издевались над беззащитным телом.
Алекс сидел неподвижно как статуя, не отводя взгляда ни на секунду. Теперь он понял, почему спартанские отцы во время казни своих сыновей запрещали завязывать себе глаза, почему родные тех, кого казнят на электрическом стуле, отказываются от затычек, защищающих барабанные перепонки от оглушающего звука электрического разряда… Быть вместе в горе и радости. На чистых и грязных дорогах жизни. Принять боль близкого человека как свою собственную… Отвести взгляд было бы предательством и он только глухо хрипел, вгоняя ногти в ладони. Позже он обнаружил на себе все те синяки и ушибы, что и у Эллис, хотя кроме двух ударов к нему не прикоснулись и пальцем. Так верующие силой мысли воспроизводят на себе все следы мучений Христа. Боль Эллис была его собственной болью… Они бы все вынесли, выдержали бы вместе, только бы не то, о чем он глухо хрипел сквозь кляп. «Не умирай».
Не умирай!! – кричал он, пытаясь вытолкнуть салфетку изо рта. «Не умирай, любимая, держись, я рядом с тобой мы должны выдержать это, чтобы жить дальше. Никакая грязь не сможет тебя запачкать, только не умирай!!».
Наконец, его развязали и толкнули на пол. Алекс на коленях пополз к тому, что еще час назад было самым веселым и беззаботным существом на свете. Теперь же Эллис лежала на полу, глухо выдувая из разбитых губ крошево зубов и кровавую пену. В углу рта надулся и лопнул пузырь. Глаза, подернутые мутной пленкой, смотрели вверх и ничего не выражали. Алекс взял ее на руки и понес в спальню, по пути ощущая, как дрожит крошечное, почти невесомое тело. Он положил ее на кровать и тут глаза Эллис остановились на нем, и она потянулась к нему. Он покрывал поцелуями ее лицо, пока не понял, что он хочет. Она хотела его поцеловать его по-настоящему. Алекс прижался к ее губам, и она вобрала их в себя, как в те времена, когда они были молодыми и ими правила страсть. Он целовал ее до тех пор, пока губы не утратили жар, а тело гибкость, практически ощутив, как уходит из Эллис жизнь. Он медленно опустил ее на кровать и вышел в холл.
Все уже было чисто прибрано, мебель расставлена по своим привычным местам, а в глубоком кресле, скрестив длинные ноги, сидел мужчина в дорогом кожаном пиджаке. Посторонним взглядом Алекс отметил его элегантность, за которой пряталась сила. Моральная и физическая. «А еще говорят, что сила справедлива и выбирает достойных…» – мелькнула у него в голове и сразу же погасла мимолетная мысль. Он знал его. Он уже видел этот худой сильный торс, широкие, чуть покатые плечи, хищные с прищуром глаза, узкий сильный рот, высокие скулы как у Марлен Дитрих. Они встречались в жизни, еще в те времена, когда этот ублюдок был человеком.
– Не узнал? – донесся из кресла низкий, звучный голос. Джей Вест. Колледж Эдвардса. Чемпион в первом полусреднем.
В колледже они не дружили. Джей был выходцем из очень богатой семьи и держался подчеркнуто отстраненно. Науками он не сильно интересовался, занимаясь в основном спортом, который был поставлен в колледже на очень высоком уровне. Футбол, хоккей, теннис, бокс… Спортивные дисциплины были не менее важными, чем научные. Учился он легко, на отметки плевал, к профессорам относился пренебрежительно, выставляя напоказ нарочитый антиинтеллектуализм. О его подвигах на любовных и спортивных фронтах еще в колледже ходили легенды.
Позже, после окончания учебы, Алекс иногда встречал в газетах мелькавшие сообщения об участии Джея в каких-то альпинистских экспедициях, кругосветных путешествиях и голливудских скандалах с участием кинозвезд.
Роскошная мужская жизнь продолжалась.
– Вы лизались до последнего, – вновь донеслось из кресла. – Тебе не было противно? От нее ведь несло мужским потом, табаком, спермой… Неужели у тебя нет ни капли брезгливости?
