Она лежала в старой своей немощи одна в квартире, в которой когда-то была жизнь, детские крики, звуки открывающегося шампанского, запах пирожков с яблоками и многое другое. Сейчас ей оставались только воспоминания…
***
1934 год, Москва.
– Манюня, Манечка – мама тихо шептала на ушко, нюхала Манюнины волосы, раскиданные по подушке, по лицу и продолжала будить маленькую любимую девочку, – Манюня, вставай моя девочка, вставай моя самая лучшая малышка на свете. Я напекла твои любимые оладушки. Она гладила Манюню по голове, пытаясь расправить волосы, убрать с милого личика.
Манюня стояла на кухне, на табуретке возле раковины, чистила зубы порошком. На кухне уже кипела жизнь. Тётя Соня, соседка, дымила как паровоз своей папиросой. Сколько Маня себя помнила, тётя Соня всегда была с папиросой, девочка иногда мечтала ночью заглянуть в комнату к соседке и посмотреть, спит она тоже с папиросой? А может, козья ножка приклеена к уголку её губ? Маня её немного побаивалась, потому что от этой тёти всегда пахло табаком, и она всегда кричала. Мама успокаивала ее и объясняла, что у Сони такой голос, она не кричит, просто громко разговаривает. Тётя Соня была очень высокой, худой, с седой финтифлюшкой на затылке, которая её рост ещё удлиняла. Всегда расчесана «позавчера». Поэтому её лохматость вызывала в Манюне ещё большую настороженность. Ходила она во фланелевом халате, зимой и летом. Он уже весь потерся, и какого был цвета в начале своей жизни, никто не помнил. Поверх был неизменно грязный фартук в мелкий синий цветочек. У неё был муж. Ростом ей по плечо, круглый, розовощекий, с лысиной, в очках, очень тихий. Наверное, другой не смог бы ужиться с такой женой. Все соседи только и слышали от него несколько фраз: «Хорошо, Сонюшка! Как ты скажешь, Сонюшка! Сонюшка, не надо так нервничать! Сонюшка, береги себя!» Всё. Хоть Манюня была ещё пятилетней девочкой, она все время размышляла, а есть ли у дяди Фимы, мужа тёти Сони, другие слова в голове. А если нет, то, как он думает? А как, например, в магазине разговаривает, когда покупает кефир? А может быть он подходит к витрине и показывает пальцем на кефир и продавец его понимает. О чем только в маленькой головке не крутились мысли.
В комнате справа жила коммунистка, Её звали Оюшминальда Семеновна, когда Манюня подросла, она узнала, что это странное имя значит «Отто Юльевич Шмидт на льдине». Конечно, её так в квартире никто не называл. В лицо обращались к ней Семеновна, за глаза называли Шминой. Сама носительница редкого имени, когда представлялась кому-то, первая протягивала руку и быстро произносила: «Будем знакомы, Оюшминальда Семеновна Частова-Буть». После чего, собеседник впадал в ступор и забывал, зачем пришёл. Зато Шмина, пользовалась таким моментом и выкладывала свою позицию. Резко, негромко, но очень жёстко и требовательно. Она была за порядок, победу социализма и за мир во всем мире. Жила она одна. Быт был очень неприхотлив. Хозяйством занималась редко, по необходимости. Для Манюни она была как мебель. Есть и всё. Либо вообще нет. Да, Шмина, ходила в чёрном кожаном потертом пальто. Немного большим в плечах и это было все её богатство. В следующей комнате, ближе к кухне жила учительница литературы и её сестра. Они были близняшки Вера и Надя, и невероятно похожи друг на друга. Когда они заселились в свою комнату, их все путали. Но вскоре заметили, что учительница всегда была с дулей на голове. Аккуратно причесана, немного мечтательна на вид. Сестра её, заплетала косу, вела хозяйство, ходила по магазинам и на рынок. Стирала себе и сестре, готовила обеды, иногда подрабатывала тем, что присматривала за чужими детьми. Была болтлива, хотя себя считала просто общительной, всегда приносила свежие сплетни в квартиру. Вера её всегда воспитывала. Приходила из школы со стопками тетрадей и проверяла их до ночи. Ещё дальше комната дяди Пети. Вот к кому Манюня любила заходить в гости. Он рассказывал ей сказки, всегда чем-то угощал, играл с ней в любые игры. У него были руки очень шершавые. Указательный палец на левой руке был согнут всегда. А безымянный был вообще половинка. Говорил «бурная молодость». Последнее время работал на металлургическом заводе «Серп и молот». Он жил один. Жена и дочка погибли. Он не говорил об этом никогда. Просто все знали и все. Он был большой и в высоту, и в обхват. Такой большой медведь, русский богатырь, работающий у мартена, с душой ребёнка. Все старались жить дружно. Не без ссор, конечно. Они уже были как родные люди, потому что когда живёшь долго под одной крышей, становишься роднее с чужими. А если с родными перестаешь общаться или делаешь это все реже и реже… становишься чужим с родными.
…Манюня доедала второй оладушек, посыпанный сахарком, запивая чаем, в своей комнате. Бабуля собиралась в магазин. Мама ушла на работу. Манюня с бабулей сегодня хозяйки, они идут за продуктами. Обычно Маня ходила в детский сад, но сегодня почему-то садик закрыли. Бабушка развернула носовой платочек, положила в него продуктовые карточки, завернула и завязала на два узла.
Бабуля помогла одеться Мане и, чтобы девочка не перегрелась отправила на улицу. В воздухе пахло надвигающимся морозом, начало ноября, уже очень холодно в Москве. Во дворе стало как-то необычно светло, но тучи и облака не пропускали на землю ни лучика солнца. «Это стало светло, потому что ночью кто-то оборвал все листики с деревьев», – подумала Манюня. И этот кто-то был ночной морозец. Откуда, ещё такой маленькой девочке, было об этом знать? Маня медленно пошла по наметенным ветром кучам листьев, подбрасывая ногой как футбольный мяч. Ей нравился звук шуршащей, засохшей листвы и запах. Она шла, шла, не замечая вокруг никого, глядя себе под ноги. Пока не воткнулась в кого-то. Маня подняла голову. Перед ней стоял мальчик, лет восьми. Одет был очень легко, чумазое лицо, рыжие кудри из под кепки. Он стоял, улыбался, впереди не было зуба, руки в карманах. «Пальтишко на рыбьем меху» почему-то подумала Манюня словами бабушки. Они стояли и смотрели друг на друга.
– Мальчик, как тебя зовут?
– А чё? – ухмыльнулся незнакомец.
– Да я просто… просто тебя раньше никогда не видела. Я Манюня. Ой. Маша. Но меня никто так не называет. Все зовут Манюня. Или Маня.
– Я Васёк. Но меня тоже никто так не называет…
– А как называют?
– Рыжим.
– А как тебя дома называют?
Он помолчал немного и тихо ответил:
– Да никак… Теперь.
– Почему? – удивилась Манюня так искренне, у неё округлились глаза как две зелёные горошины. И это удивление было настолько искренним, непосредственно и чистым, что Васёк сказал то, что предпочитал никому не говорить.
