Приезд Светланы в столицу
Запись в дневнике
«У меня начинается новая жизнь. И я решила, что буду вести дневник, не какой-то там девочковый, а настоящий взрослый дневник, приличный для серьезной барышни семнадцати лет из хорошей семьи. Сюда я буду записывать интересные события и свои впечатления. А впечатлений уже множество, потому что сегодня я прилетела в столицу, и собираюсь здесь жить и учиться. До сих пор меня в столицу привозили лишь однажды, в возрасте пяти лет, и я мало запомнила. А сейчас я приехала сюда надолго и одна, в смысле без родителей, потому что служанки и охрана не в счет.»
…Мы ехали от аэропорта, и я смотрела на город. Пока мы подъезжали, он раскрывался из туманной дымки силуэтами геометрических фигур-зданий, вычерчивал ломкую линию шпилей, остроконечных крыш и пеньков печных труб. Невысокие вычурные домики старого города жались вдоль реки, изредка прорастая башенками или игольчатыми звонницами. По городским окраинам вздымались непримиримо квадратные новостройки в желто-зеленых купах деревьев.
А затем мы приблизились, и город поглотил нас, вырос стенами домов, рассыпался переплетением улиц, застучал под колесами каменной мостовой, разлегся рыболовной сетью, в которой трепетали его жители – мелкая серебристая рыбешка. Город жил своей жизнью, а я – еще не в ней – с любопытством приникла к стеклу автомобиля, как будто заглядывала в аквариум: Как они живут здесь, горожане?
Водителя нашего звали Степан Маркелыч. Он – шофер моего отца, когда тот приезжает в столицу по делам. Маркелыч – он пожилой уже. Он возил еще моего деда Георгия Севастьяновича. Он, оказывается, меня помнит, хотя я и была здесь всего один раз и давно. Я для него не дочка советника Кульчицкого, а внучка советника Кульчицкого. Ну, это не удивительно. Дедушка у меня вообще легендарный «человечище». Это я о нем подслушала. Он не очень давно умер. Но пока был жив, то все, и даже отец, прекословить ему не рисковали.
У Кульчицких в столице есть дом, то есть особняк с садом. Миленький такой, но маленький. Конечно не то, что наша родовая усадьба в Тавриде. Там поместье привольно раскинулось. Центральная усадьба – белокаменный дом, который стоит на высоком берегу, а под обрывом сияет ласковое теплое море. Широкие лестницы белыми ступенями сбегают вниз, туда, где, не смолкая, шумит прибой.
А дальше – лазурная даль, где на рейде стоят корабли,
крики чаек и водорослей запах, и запах нагретой земли.
В полдень белые камни дышат зноем, но темная зелень лесов дарит свежесть,
и веет нагретой смолой можжевельника стража,
и горы стоят за спиной. А к ночи приходит прохлада,
и черные воды морские отражают мерцаньем небесный огонь звездопада…
Ну вот, не удержалась от красивостей. Вспомнила родной дом и заговорила стихами. Я уже по нему скучаю…
Запись в дневнике
«В нашей таврической усадьбе кроме меня и матушки живут еще папины наложницы с детьми, да не меньше ста человек прислуги. У меня – пять сводных братьев, и все уже женаты, а у некоторых и дети есть. Когда отец созывает всех, то нас собирается целая толпа. Но я и мама – на особом положении. Мама – жена отца, и он только ее любит. А меня он объявил наследницей Дома. Это мне кажется неправильным, но об этом я рассказывать не буду, потому что батюшка запретил.»
У дверей столичного особняка меня встретил наш здешний управляющий г-н Яцек Зборовски. Был он уже седоват и лысоват, но голову держал высоко, и взгляд имел хозяйственный. И по его глазам становилось ясно, что ни одна мелочь не избегнет его внимания. В общем, сочетание благообразия и деловитости. Ну как в нем это уживается? Наверное, бакенбарды виноваты. Вид у г-на Яцека как на портрете идеального дворецкого, если бы кто взялся такую картину нарисовать. Надо подумать. Может быть, нарисую портрет идеального дворецкого с г-на Яцека.
Я, вообще-то, неплохо рисую, но мама – лучше. А уж наш учитель, г-н Ли, тот был настоящим художником. Он маму учил, он меня учил. Жаль, что он умер, с ним было интересно.
Еще у меня были учителя по чистописанию, арифметике, естествознанию и изящной словесности. И это я только специально приглашенных перечисляю. Остальному – таким необходимым в жизни умениям, как верховой езде, фехтованию и искусству выйти в море под парусом, – меня учили домашние. Батюшка собственноручно посадил меня на лошадь, когда я была еще совсем мелкой. Я долго подглядывала за братьями на уроках фехтования, пока отец не сжалился и не допустил меня на тренировочную площадку.
А когда мне исполнилось тринадцать лет, то мой брат Иосиф подарил мне настоящую саблю. Ах, что это был за подарок! Сабля была старая, ручной ковки, короче и легче обычных, с изящным изгибом клинка. Металл цвета осенних сумерек издавал слабый кисловатый запах. И ножны были старые – потертые, черной кожи, с серебряными, потемневшими от времени, накладками.
Я не знаю, где брат раздобыл эту саблю, но она точно была с историей, точнее, с Историей с большой буквы. Когда я смотрела на нее, мне представлялись какие-то древние битвы, летящие кони, боевые кличи.
Иосиф – мой родной брат, а не сводный. Но о нем теперь говорить нельзя. Он поссорился с отцом и больше с нами не живет. И батюшка даже запретил упоминать его имя, и наследство над Домом передал мне вместо него. И это мне кажется очень грустным.
По слухам, отец разгневался потому, что брат женился без его согласия. Тут батюшка, конечно, прав. Мы, Кульчицкие, известные коннозаводчики, и мой отец в вопросах породы разбирается лучше всех. Недаром наши кони – первейшие в стране.
У Кульчицких многотысячные табуны пасутся в таврических степях. Отец – главный поставщик лошадей во всем нашем государстве. Лучше отца в породе разбирался только дед. Стало быть, если Севастьян Георгиевич говорит, что плохая порода, то так оно и есть касательно и лошадей, и людей.
Отец терпеть не может, когда с ним спорят. Брат – тоже порох, кровь Кульчицких. В итоге, они поссорились. Но я все-таки надеюсь, что рано или поздно помирятся. Батюшка на самом деле очень добрый и справедливый, хотя и бывает суров. Брату надо бы попросить прощения, и отец смягчится. Другое дело, что братец ужасно гордый, и такая простая мысль ему в голову не приходила.
Запись в дневнике
«Решено! Попробую найти брата – он по слухам обитает где-то в столице – и уговорю его помириться с отцом. Это хорошая мысль для записи в дневник.
Конечно, найти его будет непросто, ибо столица велика. Но, может быть, наши столичные домочадцы что-нибудь знают о нем? Или знают его друзей и знакомых? Буду расспрашивать. А чтобы беседовать со столичными жителями, мне надо не выделяться из их среды. А то сейчас я выгляжу как провинциалка.
