Литературно-художественный журнал - Журнал «Юность» №04/2024

Родилась в 1991 году. Окончила Санкт-Петербургский государственный университет и Дублинскую бизнес-школу имени М. Смерфита. Пишет прозу, научно-популярные статьи и учебные кейсы. Резидент Переделкина.

Моей маме

С трех лет Люша была твердо убеждена, что все самое интересное находится в земле, будь то сладко пощипывающий язык редис, полупрозрачный фиолетовый камешек или дождевой червяк. Когда Люша сидела в песочнице среди сверстников, лепивших куличи, и усердно черпала ведерком грунт, стороннему наблюдателю сразу бросалась в глаза целенаправленность процесса – словно эта пухлая, зефирной нежности кроха пыталась докопаться по меньшей мере до станции метро «Маяковская», которую в те годы как раз закладывали в Ленинграде.

Мама Люши, Антонина Семеновна Крымова, стройная женщина, носившая пышную укладку бабетта с высоким, залитым лаком начесом, работала администратором в Кировском театре. Своей дочери она дала имя в честь балерины Улановой, сама же потом стала ласково называть Галюшей, а когда теряла терпение – Люшей. Вскоре первый слог за ненадобностью отвалился, и Галюша превратилась просто в Люшу.

При всей непосредственной близости к богеме человеком творческим Антонина Семеновна не была. В то же время театральная должность наложила на нее печать светскости и легкого снобизма. Перво-наперво она научила дочь, в какой руке держат нож, а в какой – вилку, и странно гордилась тем, что Люша любому сладкому предпочитала азербайджанские маслины (их и многие взрослые-то не ели), – видела в этом зачатки будущего тонкого вкуса. А вот тому, что Люша всегда возвращалась с прогулок чумазая, как чертенок, Антонина Семеновна, конечно, не радовалась. Но что поделать – дети.

Когда Люше исполнилось восемь, родители взяли ее в гости за город, на взрослый юбилей. Судя по недовольно поджатым маминым губам, парадным золотым сережкам величиной со спелую черешню и гигантскому букету вонючих лилий, который ехал в электричке по соседству с Люшей, чествовали кого-то из женщин – папиных коллег. Люшин папа Геннадий Вадимович, рослый и бородатый школьный географ, был всеобщим любимцем. По нему сохла половина учительской, а другая половина, постарше, воспринимала как приемного сына.

Праздничный банкет с непременной селедкой под шубой и мутным дрожащим холодцом накрыли на застекленной веранде старой двухэтажной дачи. Отмечали пятидесятилетие Нонны Викторовны Стрельцовой, с чьим гнусавым толкованием всемирной истории Люша еще не сталкивалась, поскольку училась в начальной школе. Именинница жирно мазнула маме по щеке помадой, приняла у Люши букет, ввинтила его в ведро, разворошив охапку мятых роз. Пригласила Крымовых к столу, главным украшением и композиционным центром которого служил величавый, с золотистой корочкой гусь на овальном блюде, обложенный дольками сморщенных яблок.

Вокруг расселись с десяток незнакомых взрослых и трое нарядных, точно конфеты в фантиках, детей. Мальчики были на пару лет помладше Люши (то есть слишком маленькие, чтобы вызвать с ее стороны какой-либо социальный интерес). Дочка Нонны Викторовны, Светочка, училась с Люшей в одном классе. Теоретически все располагало к общению, но Люше не понравился объемистый капроновый бант, смотревшийся на ее голове как дурацкая, набок сползшая шляпа. Взрослые же страшно умилялись и поминутно трепали Свету за красные щеки – не хватало еще с ней за компанию получить щипков.

За окном сеял мелкий летний дождик. Уютно запотели стекла. Люша ерзала на двух томах советской энциклопедии, помещенных на стул, чтобы ей сиделось повыше. Слушала бессчетные тосты, с тоской глядела на склизкие маринованные грибочки, которые мама переложила ей в тарелку из хрустальной розетки, и маялась. Самое вкусное – картошку в аппетитных горелках, пахучий бутерброд со шпротами и, разумеется, маслины – она уже съела.

Взрослые помягчели и зарумянились. Даже у мамы, весь день улыбавшейся так, будто ее сзади тянули за уши, на левой щеке проступила ямочка. Потребовались развлечения. В середине веранды установили табурет, на который друг за другом забирались дети и отбывали увеселительную повинность: кто отделывался песенкой, кто – незатейливым стишком. Светочка шепеляво прочла басню про мартышку и очки – на месте молочного зуба у нее розовела квадратная дырка.

Подошла и Люшина очередь. Она продекламировала с двумя запинками заранее заготовленного Маршака (а сбивалась Люша оттого, что мама все выступление синхронно шевелила губами) и сползла с табуретки. И тут представился шанс: одна из тетенек, широкая и бархатная, вроде придворной жабы, смахнула с напудренной щеки слезинку и томно выдохнула: «За детей». Улучив момент, когда гости звонко чокались, Люша выскользнула с веранды.