Надежда Белякова - Злат-дворец

Частенько мой дед Иван тихонько, сам себе, напевал песенку, которую больше ни от кого я никогда не слыхал. Но, как только увидит меня или, кого-то ещё рядом, сразу же замолкал или напевал что-то другое. И сколько не просил я его допеть эту песенку, только упрямился и ворчал мой дед.

– А дальше спой, дедушка, спой, пожалуйста! – каждый раз просил я деда Ваню, едва услышу, бывало, как напевает он эту странную песенку, но он ни разу ту песню до конца дед не допел.

– Дед! А, дед? Может быть, ты забыл, о чем дальше в песенке этой поется? – частенько спрашивал я его. Но дедушка только отшучивался:

– Хм! Как же, разве забудешь эту песенку! С этой песенкой я богаче самого богатого богача был. Да, ну её…ни к чему тебе та песенка! Своим умом живи!

Но я всякий раз оглядывался вокруг себя, и никак не находил, что наш дом похож на дом человека богатого. Однажды, очень обиженный тем, что дедушка не хочет допеть эту песенку до конца, я сказал ему:

– Дед! Да не правда всё это! Сам напридумал, чего-то! – ответил я, не поверив деду.

Тогда я и сам не ожидал, что так огорчится мой дедушка Ваня тому, что я ему не поверил. И решил дед все-таки рассказать мне историю этой песенки. Чтобы стало мне понятно, почему никогда не пел он ту песенку до конца, и чем ему была она так памятна.

Стало быть, вот, с чего всё началось.

  Как-то раз в молодости пошел дедушка Иван в лес, то ли по грибы, то ли за хворостом – да это и не важно. А по дороге пел. Петь дедушка всегда любил. А, уж, когда молодым парнем, кудрявым красавцем был с красивым сильным голосом – так целыми днями распевал. Хорошо на душе – песня веселая, звонкая льется. Холодно, голодно, печаль-кручина подступает – такую песню запоет и так, словно всю душу на ладонь выложит. И уж так песней своей распечалит, до самой сердечной тоски. Обо всём ему поётся.

Однажды бродил Иван с песней по лесу. То цветочек увидит и залюбуется, то корягу диковинную подберет. И не заметил, как с дороги сбился. Казалось ему, что здесь рядом где-то тропинка, которую он потерял. Ищет, а сам не сообразил вовремя, что все дальше вглубь леса уходит. Солнце уже садилось, сумерки сгущались, в лесу становилось все темнее. Места все незнакомые. И сколько не метался мой дед по лесу, но никак дорогу обратно найти не мог. Чтобы самого себя подбодрить, громче стал дед Иван петь. Вдруг слыхал он, что кто-то поёт в лесу совсем рядом с ним – голосом грубым, хриплым, усталым. И недалеко. Да только в густом лесу разве разглядишь. Чувствовалось, что измотался человек, устал. Тоже, видимо, заблудился кто-то, да сам себе и напевает. Правда, голос был хриплый, усталый. Чтобы поддержать его, дедушка Ваня прислушался, что пел тот человек, и стал ему подпевать.

Как-никак, а вдвоем веселей! Да и раз уж оба заплутались в лесу, вдвоем-то легче будет выпутаться! – продолжил свой рассказ дедушка:

– И вот уже почти рядом оказался я с тем человеком, как такое приключилось, что и не знаю, как описать. Одно слово – чудо! Да и только! Вот тут-то мы с тем певуном-то и встретились. Оба, онемевшие разом от расчудесины диковинной, что довелось нам увидеть.

Темный лес озарило заревом. Стало вокруг ослепительно светло. А свет тот, точно ручеек струился из-под елки, что между мной и тем мужичком стояла. И прямо на глазах, как гриб из-под елки, стал расти сначала маленький, как игрушечный, теремок, всеми цветами переливающийся. Пока смотрели-дивились мы на него – он ростом с дом стал. Но и на этом не остановился, – растет выше леса, сверкает. То красным цветом переливается, то еще каким —не уследишь. Да и сам теремок затейливый такой – то шатры золотые, то маковки лёгонькие. И ворота, и всё вокруг было украшено золотыми с колокольцами, которые на удивление ладно вызванивали ту самую песенку, которую напевал, а вернее, хрипел нечаянный попутчик моего деда Ивана. Только этому чуду подивились, а уже другое на глазах твориться стало. Прямо из-под ног ручеек разлился. Сначала маленький такой, едва из-под земли пробился. Стал расти, расти. И вдруг оказались мы рядом с золотым теремом. Жмёмся к нему, а вокруг озеро, на сколько глазу видно. Оно, раскинулось, да так широко, что краев, берегов того озера не видно.