Москва. Сентябрь 1991 года
Не то чтобы он волновался, а просто было какое-то непонятное ощущение дискомфорта. И людей, сидящих с ним рядом в зале Кремлевского дворца, он никак не мог вспомнить. А как признаешь! У Белого дома, ночами, их было несколько тысяч. И он снимал у костров, на баррикадах, в переулках. Мелькали в визире камеры лица, плечи, поднятые руки. Он снимал и в самом Белом доме. Но там охотно становились под объектив «Бетакама», красиво и напыщенно говорили.
Вот и сейчас они все здесь: Александр Руцкой в генеральском мундире, многозначительный Михаил Полторанин и мрачный Хасбулатов, прищурившийся Бурбулис и щекастый Гайдар.
Новые вожди страны, уставшей от вождизма.
Внезапно все захлопали, и появился президент. Он был высокий, стройный, улыбающийся и, кажется, слегка поддатый. Президент оглядел зал и сказал:
– Спасибо вам.
Потом начали зачитывать список, и люди подходили, получали медали и цветы. И лица их были торжественны и прекрасны.
К президенту подошел Бурбулис и что-то прошептал ему на ухо.
– Я сейчас… вернусь, – сказал президент и быстро пошел к дверям.
Награды начал вручать Руцкой.
Наконец назвали его фамилию. Он подошел к вице-президенту, тот прикрепил к лацкану его пиджака медаль. Протянул удостоверение:
– Спасибо тебе, друг. Поздравляю с первой наградой свободной России.
Внезапно, как набат, из темноты, из прошлого вылез человек с цветами.
Он узнал его. На всю жизнь в памяти отпечатались это аскетическое лицо и тонкие губы монаха, бесцветные проницательные глаза. Когда-то он собирался убить его. И он понял, что ничего не изменилось, если Шорин стоит за спиной вице-президента.
Так и не взяв цветов, мимо растерявшегося Руцкого пошел к выходу сквозь строй безлико поганых чиновников и мордатых ребят из «девятки». Вышел на улицу. Моросил слабый дождь, на кремлевской брусчатке образовались лужи. Неловкими пальцами отстегнул медаль и бросил ее под ноги в воду, смял удостоверение и швырнул туда же. Теперь он знал твердо: власть не переменилась. Она просто выбросила вперед новых крикливых лидеров, оставив за их спиной чудовищный аппарат.
– Товарищ, товарищ! – окликнул его аккуратно подтянутый сержант из полка охраны и, наклонившись, поднял медаль и начал расправлять скомканное удостоверение. К нему подошел капитан, взял медаль. Прочитал в помятом удостоверении расплывшиеся буквы: «Ельцов Юрий Петрович».
Посмотрел в спину уходящему человеку, потом порвал удостоверение, а медаль вытер о китель и положил в карман.
Ельцов вышел из ворот Кремля, закурил и оглянулся. Кремль стоял незыблемо и державно. Красные стены его, как и много веков назад, плотно отделяли власть от народа.
Часть первая
Знал бы прикуп – жил бы в Сочи
Ереван. Май 1978 года
С балкона десятого этажа был виден белый город. Со стороны Севана на него надвигались набухшие тучи. Солнце, уходящее за горы, подсвечивало их, и они казались ржавыми. Ржавые тучи над белым городом.
– Красиво, – сказал гость и щелчком отправил окурок сигареты в воздух. – Красиво. – Он насмешливо посмотрел на хозяина. – Жаль, что ты, Жорик, не художник, сидел бы на балконе и рисовал, глядишь, и получился бы из тебя новый Левитан.
– У меня, Ястреб, голос сиплый. – Жора усмехнулся фиксатым ртом.
Усмешка сделала его хищным и злым.
– Голос! – Ястреб крутанул головой, достал новую сигарету, прикурил. Душистый дымок фирменного «Кента» поплыл по комнате. – Ну что, Жорик, подумал?
– Сука буду, не поднять мне этого дела.
– Ссучиться всегда успеешь. Ты же лучший вор в этом городе. Или теперь только разводками занимаешься?
– Конечно, на правиле мой авторитет высокий, дорогого стоит.
– Жорик, я из Москвы летел не для того, чтобы узнать, живешь ты по закону или завязал. Я для дела летел. И ты мне это дело поставишь.
– Ястреб, век свободы не видать…
– Кончай базар, Жорик. Иначе свободы больше никогда не увидишь.
– Я, Ястреб, слышал, что ты – человек авторитетный. Какой масти, не знаю, но за тебя самые козырные люди мазу держат. Но я – вор в законе, я всю Армению держу.
– Помолчи, вор в законе…
Ястреб подошел к серванту, забитому хрусталем, открыл дверцу, щелкнул ногтем по одному из разноцветных бокалов венецианского стекла. Бокал ответил ему мелодично и тонко.
Ястреб усмехнулся:
– Упаковался ты, Жорик, под завязку. Прямо секретарь ЦК. Конечно, от такой жизни неохота на дело идти. Но выхода у тебя нет.
– Это почему?
– А потому. – Ястреб достал из кейса, стоящего у дивана, полиэтиленовую папочку со спортивной эмблемой, вынул из нее большую фотографию.
– Это ты писал, вор в законе?
Жорик взял фотографию, и руки у него задрожали.
– Ты… легавый, ты… мент… – захрипел он.
– Не хрипи, падла. Рот твой ссученный. Витя Утюг во Владимирской крытке по сей день гадает, кто его после такого файного дела вложил. А как он узнает и по зонам ксивенку кинет? Понял теперь?
– Понял.
Жорик встал, подошел к шкафу, вынул золотой портсигар с неведомой монограммой, достал папиросу, закурил, затягиваясь часто и глубоко. По комнате поплыл сладковатый противный запах.
– Все дурь смолишь, – поморщился Ястреб.
Он стоял в проеме балконной двери. Высокий, уже погрузневший, в заграничном невесомом костюме, переливающемся в два цвета, американской рубашке с одноцветным галстуком. Из другой жизни пришел в квартиру вора в законе Жоры Ереванского этот человек. Из мира, где живут сильные люди, и играют они по другим правилам, в их колоде всегда пятьдесят два туза. И Жора, смоля папиросу с планом, понимал это, понимал, что ему придется ставить опасное дело.
Дурь прояснила мозг, и соображать он стал быстрее и лучше.
– Ястреб, я врубился. Зла на тебя у меня нет. Не знаю, кто за тобой стоит, но понимаю, что люди не простые. Я все могу сделать, кроме одного. Сейф. Ты же сказал: то, что нужно, находится в сейфе. А такой старый сундук вскрыть могут только два человека – Старик и Махаон.
– Все знаешь. Старика чучмеки замочили в Ташкенте.
– Ай-ай-ай, – удивился Жорик, – кто же руку поднял на такого человека?
– Бакланы, шныри подлючие.
– Мусульманы?
– Они.
– А ответ?
– Был. Черкас с них за всю масть получил. Где Махаон?
– Там, где его не достать. В Лабытнанги, на спеце.
– Пиши ему ксивенку. Только напомни такое, что вы оба знаете. Вы же с ним кенты.
– Уважаю я его.
– Вот и хорошо, пиши. Да жди его в гости.
– Неужели? – Жорик удивленно посмотрел на Ястреба.
– Мы все можем. И помни: те, кто с нами, живут богато и долго.
– Ты же знаешь меня.
– Поэтому и пришел. – Ястреб вынул из кейса двенадцать четвертаков. – Здесь шестьдесят кусков.
