Пролог
– Ты выйдешь за него замуж!– бушевал отец.– Ты обязана меня слушаться.
Ненавижу когда со мной разговаривают подобным тоном. В этом я вся в отца – Клеймаса Хлатовала. Раньше он никогда не позволял приказывать в столь категоричной форме.
Я не собиралась уступать. Все доводы воспринимала в штыки. Тем более потому что они мне совершенно не нравились.
– Ни за что. Только через мой труп, – топнула ногой и уставилась на папеньку.
– Ты дождешься, что так и произойдет, – у отца от злости сузились глаза.
Это плохой знак.
Для меня.
Однако кто обращает внимание на подобное в пылу спора?
– Неужели убьешь единственную дочь ради выгодного брака?– я закусила удила и не следила за языком.– Как тех двух несговорчивых торговцев. Напомни, чем ты их порешил?– я сделала вид, что задумалась. – Вспомнила. Кинжалом.
Ох, и зря я это сказала. Зря. Ведь молчала столько лет, ни единым словом не обмолвилась.
Не выдержала, проболталась в порыве злости.
В тот день я случайно оказалась в папочкином кабинете – зашла взять забытый с вечера журнал.
Я обожала сидеть в отцовском кресле под торшерам и читать, читать, читать. Сколько он меня не гонял, сколько не ругался, не бушевал, уговаривая, что это не то место, где я могу находиться.
Все без толку. Как только у меня получалось проникнуть в святая святых Клеймаса Хлатовала, я оказывалась там.
И ничто мне не мешало. Отец и замки менял, и охранку ставил, а мне все трын-трава. Я хотела быть там и я там была.
Как-то предок чуть не сорвался и не одарил пощечиной. Однако мне удалось вовремя увернуться. Случись подобное, то от меня осталось бы одно мокрое место. Батюшка имел крепкое телосложение, усиленно занимался с тренером. Да так успешно, что мог ребром ладони пополам расколоть толстенную балку.
Родитель сразу осознал, что могло случиться. А после долго раскаивался, даже перестал ругаться на мое увлечение. Однажды отец заставил перенести и торшер, и кресло ко мне в комнату. Меня подобное не устроило. В итоге я отказалась от еды на целых три дня. До тех пор пока вещи не вернулись на свои места.
Скорее всего, в кабинете, где стояло злополучное кресло, сходились какие-то энергетические потоки. В которых мне было комфортно и удобно. В них я отдыхала и наслаждалась любимым занятием.
Мы с отцом договорились.
Я не входила в кабинет днем. За это мне позволялось глубоким вечером оккупировать святая святых. Там засиживалась до глубокой ночи. Бывало, что под утро отец относил меня на руках в спальню.
В злополучный день я как обычно читала в кабинете. А после пошла спать. У себя в комнате спохватилась, что забыла журнал. Пришлось возвращаться.
Чего-чего отец не любил, так это беспорядка. За любую небрежность мог устроить взбучку. Он всегда говорил, что все должно лежать на своих местах. Что после себя нельзя оставлять улики, в чем бы они не заключались. Когда я была маленькая, то не могла понять подобного стремления к порядку. Став взрослее, для меня открылась истина его слов. Чтобы не попасться – надо быть аккуратным.
Я юркнула в кабинет, пока никто не видел. И уже добралась до журнала, когда услышала голоса в коридоре. Среди них рокотал отцовский бас.
Куда деваться? Что делать?
Если меня застукают тут в неположенное время, то накажут. А этого, ой, как не хотелось бы. Голоса приближались, и я не придумала ничего умнее, чем спрятаться в нишу возле окна, завесив ее портьерой.
– Прошу. Входите, – открылась дверь. В кабинете раздалась тяжелая поступь отца. А за ней чужие шаги. Я выглянула в щель и увидела, что в помещение кроме отца зашли двое мужчин с невыразительной внешностью. Под маской страха, лежащей на лицах, трудно разглядеть реальные черты лица.– Вот тут договор о взаимном сотрудничестве. Подпишите и можете быть свободны.
Отец настаивал, давя на присутствующих своей харизмой.
– Нам надо ознакомиться, – тихим дрожащим голосом произнес один из мужчин.
– Читайте. Только быстро. Время – деньги, – я знала, что отец властный мужчина, но таким категоричным видела впервые. Может быть потому что никогда ранее он не был бешенстве. Да и я не присутствовала при ведении им дел.
– Мы не можем это подписать.
А это время очень тихо в кабинет зашел помощник отца – Прицион Дрейм. Молчаливый великан, всегда серьезный и невозмутимый.
– Почему?
– Вы ставите нас на колени, – один из мужчин мотнул головой, ослабляя галстук. Ему не хватало воздуха.
– Вы давно на них стоите, забывая кому обязаны всем, – я слышала, что отец зол, очень зол. И было бы большой глупостью с моей стороны показаться в этот момент ему на глаза.
– Нет. Мы не подпишем, – произнес гость.
– Это ваше обоюдное решение?– вкрадчиво поинтересовался отец.
От его голоса даже у меня по спине побежали мурашки.
– Да, – произнес второй.
– Ну и хорошо. Вы сами себе подписали смертный приговор. Еще никто не осмеливался переходить дорогу Клеймасу Хлатовалу. А кто осмелился того уж нет в живых.
У мужчины, что повыше, в глазах проскочило понимание.
Страх витал в воздухе.
– Мы можем договориться, – начал он. В голосе послышалась дрожь.
– Поздно. Я предлагаю один раз, – и слова совпали с резким выпадом в сторону говорившего. В ансамбле одежды мужчины появилась новая деталь – из груди торчала рукоять клинка.
– Нет, – второй начал пятиться, пытаясь убежать.
Но не тут то было. Сзади него возникла фигура Дрейма.
Его огромные ручищи взметнулись к голове жертвы и резко повернули. Раздался хруст ломаемых позвонков. Прицион аккуратно положил, ставшее безвольным, тело на ковер. Своей грацией и пластичностью мужчина мог посоперничать с дикой кошкой.
– Куда их? – вопрос относился к отцу и касался двух трупов, лежавших у ног.
В голосе ни грамма удивления, ни грамма осуждения, лишь сухая констатация ситуации.
– На всеобщее обозрение, дабы другим не повадно было. Но сделай чисто, чтобы догадались все, но не могли связать с нами. Ты знаешь кому надо поручить?
– Обижаете? Разве я когда-нибудь вас подводил?– Дрейм возмутился.
Судя по всему, он мог позволить так себя вести.
– Никогда. Надеюсь так будет и дальше, – одобрительно произнес отец.
Дрейм прошелся по кабинету, достал из нижнего ящика шкафа, возвышавшегося тут же, два черных пакета. В которые очень аккуратно упаковал тела еще недавно живых людей. Разломил по небольшой капсуле над каждым из огромных свертков, замораживая тела. Затем кому-то позвонил по телефону и попросил подогнать машину к черному ходу дома.
Дальше уже не подсматривала. Меня стошнило от увиденного. Я пыталась примериться с картиной, которую видела собственными глазами.
Теперь многое вставало на свои места. И страх, мелькавший время от времени в глазах прислуги, и богатство, окружающее меня всю сознательную жизнь. В общую картину укладывался даже случай, когда отец практически ударил меня.
