Тяжёлые тёмно-фиолетовые тучи нависали над крышами города уже неделю. Дожди, смывшие с улиц остатки снега, обесцветили уныние последних дней зимы.
- Матерь божья! Неужто гроза? - перекрестилась молоденькая служанка, сидевшая с вязанием у постели сгоравшей от лихорадки девочки.
Настойчивый и громкий стук повторился, но это лишь отдалённо напоминало раскаты грома. Никакой грозы не было и в помине. Жаннетт отложила вязание, подошла к окошку и глянула на почерневшее небо. С приходом сумерек за окном быстро темнело, словно ночь торопилась вступить в свои права, не дожидаясь обычного часа.
- Ах! - молодая женщина замерла от неожиданности. - Боже святый, это ещё кто?
Из-за мокрого стекла сквозь дорожки от дождевых капель на неё смотрели голубые глаза, такие просящие, даже умоляющие, что сердиться на их обладателя было свыше её сил.
- Что это вы тут делаете, сударь? - строго спросила она, но из-за раскатов грома теперь уже самой настоящей грозы так и не расслышала ответ.
Однако, отчаянный взгляд юноши, забравшегося к окошку по приставной лестнице, был таким красноречивым, что догадаться о его просьбе было несложно.
- Да что уж там. Не лезть же вам теперь назад, да через весь сад по мокрой траве шлёпать к дверям, - подумала вслух добрая душа и потянулась к щеколде. - А ну как мадам Котийяр заглянет? Ох, несдобровать нам будет, сударь! Да-да, и мне, и вам, - говорила она, а голубые глаза продолжали смотреть в ответ с мольбой и надеждой. - Да что же я, не христианская душа? Да и не заглянет никто. К вечерней мессе ушли все они. Юную госпожу одну больной и оставили.
Уговорив таким образом и без того не слишком терзавшую её совесть, Жаннетт оттянула щеколду вниз и помахала молодому человеку, чтобы отодвинулся подальше от окна. Тот по-своему истолковал этот жест и в знак мольбы сорвал с головы шляпу и прильнул лбом к стеклу, намереваясь остаться хоть до скончания веков.
- Да что же вы нетерпеливый какой! Отодвиньтесь от окна, говорю же! - прикрикнула на него женщина, показав рукой, чтобы юноша отодвинулся и позволил отворить створку. - Ну, чего вам? Влезайте, скорее, чтобы вас из сада-то не заметили. Ух! А мокрый-то какой! Неужто, через двери пройти не могли? А что я скажу, если старшая камеристка войдёт?
Отворив створку, она отскочила, испугавшись сильного порыва ветра, который тут же принёс в комнату шум дождя и грохочущие раскаты, готовой разбушеваться грозы.
- Спасибо, мадемуазель! - молодой человек в коротком плаще и промокшем до нитки камзоле, сжимая в руке помятую шляпу с печально поникшим плюмажем, перекинул ногу через карниз и сел на него верхом.
Не успела добрая служанка охнуть при виде замызганных грязью панталон и туфель, а молодой человек уже перекинул вторую ногу и спрыгнул на пол, наспех отряхивая с себя брызги воды и грязи.
- Сударь, сударь! Прекратите трясти шляпой! - прикрикнула на него служанка и выхватила из рук не потерявший щегольской вид головной убор. - Вам бы обсушиться. Давайте, хоть плащ и шляпу над камином высушу. И камзол снимайте. Не то простудитесь, не ровён час. Вот и юная хозяйка моя лежит, бедняжка. Уже с неделю как в горячке.
- Простите, что я так. Без приглашения, - заговорил юноша, стеснительно проведя пятернёй по мокрым светло-каштановым волосам.
- Сударь! - перебила его служанка. - Это вторжение. Оно самое. Но, зная, что вы друг её высочества, я так и быть, отворила вам. Не держать же вас в грозу, да под дождём. Но вы должны тут же уйти. Скоро все вернутся с мессы. Мало ли кто заглянет.
- Но ведь никто не заглянет, Жаннетт! Я знаю, - возразил юноша и украдкой посмотрел в сторону задёрнутого наглухо полога постели. - Я в сад всю неделю приходил. И я часами стоял. Под окнами и там, дальше, за кустами. Я только вас видел. И ещё доктора. И одну даму.
- Мадам Котийяр, старшая камеристка, - подсказала Жаннетт. - Я вас знаю, сударь! Вы маркиз де Виллеруа, сын королевского гувернёра. Да? Тот самый Франсуа. Хозяйка о вас часто говорила. И что же это вы, сударь, по садам гуляете? Или службы у вас никакой во дворце нету?
- Как же нету, есть. Только она чаще по ночам. Я в пажеском карауле стою, - ответил Виллеруа, упустив несущественную в его глазах деталь, что в ночные караулы его отправляли в наказание за провинности.
- Ну, если обещаете вести себя скромно, можете сесть вон на тот табурет, - Жаннетт показала на скамеечку в изножии постели. - А я посмотрю, спит ли её высочество.
Франсуа послушно сел на скамеечку возле постели, наглухо закрытой плотными полинявшими от времени занавесями старинного балдахина в голубых с золотом узорах.
В тусклом освещении комната Генриетты Стюарт казалась ему ещё меньше и даже теснее, чем в прошлый раз. Тогда маркиз сопровождал Людовика и Филиппа, навещавших своих кузенов Генри и Генриетту, младших из детей казнённого короля Англии Карла Стюарта и королевы Генриетты Французской. Бедственное положение и скромная помощь, выделенная на содержание семьи и небольшого двора вдовствующей королевы Англии, которая нашла приют при дворе своего французского племянника, сказывались на всём состоянии дворца Тюильри, где их поселили. Но особенно разительно это было заметно во внутренних, так сказать, непарадных покоях. В комнате принцессы Генриетты, к примеру, из-за экономии на дровах, камин растапливали только с раннего утра, несмотря на стремительно черневшие от плесени углы на высоких потолках. А из множества канделябров, некогда сверкавших позолотой и новизной, лишь в двух горели всего по две свечи. Один канделябр стоял на столике с лекарствами у изголовья постели, а второй украшал сервант, на время болезни принцессы превратившийся в настоящий медицинский шкаф.
К Генриетте и в самом деле никто не заглядывал. Когда доктора объявили о лихорадке и ещё, о какой-то другой мудрёной хвори, то принцессу перестали навещать все кроме одной единственной фрейлины, служанки, исполнявшей обязанности и сиделки, и нянюшки, да изредка старшей камеристки, не считая строгого врача, который также как и вдовствующая королева, бежал из охваченной войной Англии.
- А что же королева, её матушка? - спросил маркиз, присев на краешек скамеечки.
- Её величество почти не выходит из часовни. Она в молитвах просит о милосердии, да что там... После того, как принц Генри сбежал к брату в Кёльн, так королева прийти в себя не может. Как будто весь свет ей не мил теперь. К дочери и то не заглядывала. Так видать, душа её томится. Болеет она за сына, испереживалась вся. Да уж, не пожелала бы я ни одной матери напастей таких, - заговорившись, Жаннетт не заметила, что Франсуа вытащил из-за пазухи маленькую книжку и уже с минуту или более листал её в поисках нужной страницы.
