Вообще-то
весь июль тогда в 1661 году выдался дождливым и холодным, а в то утро в
Фонтенбло царил такой непроглядный туман, что невозможно было разглядеть даже
верхушки деревьев огромного парка и садов, опоясывающих старинный дворец. Казалось,
будто бы весь свет исчез, а вместо него остались лишь клубы тумана, обманчиво
прозрачные местами, но непроглядные и плотные так, что сквозь них невозможно что-либо
увидеть. Это было утро прекрасное для тёмных или, как сказал бы известный при
дворе шутник - маркиз де Лозен, - «туманных дел».
И уж
кому захочется в такое сонное и располагающее ко сну и совершенному безделью
утро продолжать затеянное глубокой ночью недоразумение!
И нет,
дело было не в лени и даже не в отсутствии настроения, а в нежелании возвращаться
к нелепости, в которую он оказался втянутым прежде, чем успел прийти в себя от праздничной
эйфории и винных паров. И почему? Сколько бы Франсуа не спрашивал себя о
причинах ссоры - он не мог отыскать даже самый жалкий аргумент, который оправдал
бы охвативший его гнев и яростное желание покарать обидчика. Теперь же он сам себе
казался обидчиком: зачем было отвечать на ворчливый тон его друга де Вивонна и уж
тем более на колкости подзуживавшего их обоих де Лоррена?
«А
может, а ну всё это дело?» - подумал маркиз, смотрясь в своё отражение. На
розовых ещё после короткого сна щеках проступал светлый пушок, который и
щетиной-то не назвать. Вытерев лицо насухо полотенцем, он отошёл от зеркала.
- И
правильно! Какое бритьё в семнадцать-то лет, - глянув на него мимоходом, сказал
камердинер, принесший свежее бельё из гардеробной. - Даже и пухом не назовёшь.
Оставьте лезвие, ваша милость. Поранитесь только! Я, если нужно, сам побрею вам
щёки.
Виллеруа
обернулся и внимательно посмотрел на него. В его голове зародилась новая мысль:
«А что, если и вовсе отправить на место встречи Люка? Пусть передаст записку. Изложить
все, какие полагаются по такому случаю, извинения в ней и дело кончено!»
Но тут
же прозвучал отрезвляюще холодный голос: «Нет, не так! Если это извинения, то их
следует принести лично и высказать в лицо. Можно передать их через секунданта.
Но где же де Невер? Он обещал! Он клялся, что ещё до рассвета предпримет шаги,
чтобы помирить нас. Или все его уверения были всего лишь данью этикету? Формальное
соблюдение правил? А на самом деле всё это ровным счётом ничего не значит?»
- А вот
вы вздыхаете теперь, ваша милость. А ссору зачем затеяли? Будто за язык тянул
вас кто? - негромко проворчал Люк, занявшись чисткой камзола для своего юного
господина. - А вот ранят вас, что я тогда отцу вашему скажу? Герцог за такое не
похвалит. А ну, как ещё и королю доложат? А доброхотов всегда найдётся два-три,
а то и поболее! Да хоть бы и тот ваш новый друг, который секретарём у его
величества поставлен. Де Курсийон. Не верю я ему. Он тихий и молчун. А значит,
как пить дать, мысли все при себе держит. Таких вот молчунов следует сторониться.
- Люк,
что туфли мои? Готовы уже? - не обращая внимания на ворчливые речи камердинера,
Франсуа самостоятельно застегнул пуговицы на жилете и потянул за концы шарфа,
накрученного вокруг шеи несколько раз. Ни поединок, никакое другое дело не могли
бы отвлечь его внимания от заботы о своём внешнем виде. Да и как можно! А что, если
в случае неудачи его понесут с места дуэли посторонние люди, и он будет
выглядеть неопрятно? Недопустимой казалась даже сама мысль о том, что в его костюме
могла быть хотя бы некоторая толика небрежности.
Он
вернулся к зеркалу и осмотрел себя критическим взглядом. Всё выглядело
безупречно. Вот только завязанный модным узлом шарф должен быть ещё немного
взбит. А потом нужно вытянуть его за концы так, чтобы казалось, будто бы его завязывали
на скорую руку под барабанный бой поднимающихся к генеральному сражению войск.
Да! Вот так - это и есть так называемая военная небрежность, являющейся важнейшей
чертой облика придворного! И нет, маркиз не слыл модным франтом! Строгое
соблюдение порядка во внешнем виде придворного кавалера - без пяти минут
офицера королевской гвардии - было нормой общего дворцового этикета.
- Какие
туфли, ваша милость! Куда? Вы ж не с милой своей на свидание собираетесь, -
урезонил его Люк и показал на лёгкие сапоги из тонкой кожи, выставленные у
постели. - Вот, в самый раз будут. У них подошвы достаточно плотные, чтобы на
траве не поскользнуться, и по ноге вам в пору. Будете драться, так хоть отвлекаться
и под ноги смотреть не нужно. А то ж поскользнётесь в туфлях или о корень
споткнётесь? Знаете, сколько несчастных исходов на дуэли было только потому,
что обувь не та?
-
Тебе-то почём знать? - не отворачиваясь от зеркала, спросил маркиз.
- А
я-то что? Я ведь до того, как к вам поступить в служение, был младшим комнатным
лакеем у молодого графа д’Арманьяка. Деверя вашего. А он-то тот ещё задира был
в юности. Ну да, то всё больше шалости были. Однако же, скажу я вам, эти
Арманьяки все одним миром мазаны - смутьяны и задиры! В драку готовы лезть по малейшему
поводу, да и без повода тоже. Вот же и брат его меньший. Де Лоррен который. А?
Не пробыл и неделю при дворе, а то ж в ссору ввязаться успел. Ну, хоть не
против вашей милости. Вторым секундантом на дуэли де Роклора с племянником
герцога де Креки. И ведь бедовая голова, ему-то меньше всех везёт - его одного
тогда и ранили из всех. Вот помяните моё слово: попадет он снова в застенки к
канцелярским! Да и вы туда же угодите, ваша милость, если беречься не будете.
- Ну, в
этот раз, если и я попаду, так не один, - бодро возразил на эту длинную тираду Франсуа,
натягивая сапоги. - О, стучат! Это наверняка де Невер! Проси его войти!
