Светлой памяти преподобных:
Савватия, Германа, Зосимы.
(1429 – 1478 годы)
«Ищите прежде всего царства Божия и правды его, и всё это приложится вам».
(Матфея 6, 33)
Ноябрь на Выг1 реке, в селе Сорока2,
Не баловал погодой в этот год,
Снега легли глубокие до срока,
И рано встал на речках крепко лёд.
В заливе зыбь качалась под шугою,
Дней несколько – захряснет до весны,
Метель-сумятица под окнами завоет,
А ночи большей частью здесь темны.
Зато в часовне тихо и уютно
И воском пахнет, дымом от лучин,
Сочится свет дневной в оконце скудный
И мечется огонь зверьком в печи….
…Два инока сидят, года разнятся:
Один, по виду старец, с бородой,
Другой моложе лет его на двадцать
В одежде чёрной, стройный и худой.
Дороги их свели по Божьей воле,
Не прост был путь у каждого сюда,
Но в поисках своей земной юдоли
Везде сопровождала их тщета.
И вот сейчас (они ещё не знают),
Их помыслы сплелись одной мечтой,
Что жизни дни до самого их края
Пройдут под яркой северной звездой….
«Мне сказывали, остров есть пустынный,
Вёрст сорок будет морем до него
И путь, казалось бы, не очень длинный,
Однако труден он для одного.
Леса на острове на том, озёра,
Ветра да птицы, всякое зверьё.
Заходят иногда туда поморы3
Порой в путину, там у них жильё…
…Мирскую суету давно хочу я
Оставить и душе найти приют,
На Выг реке у вас перезимую,
Дождусь весны, пока снега сойдут.
За время это, может быть, сумею
Средь братии я подруга сыскать.
Узнать его, сдружиться потеснее,
Абы кому негоже предлагать
Отправиться отшельником в безлюдье,
ПодвИг на это должен в нём созреть.
Решаясь, не стоять на перепутье,
Умом и сердцем этого хотеть».
Речь старец вёл неспешно и негромко,
А инок Герман слушал и молчал…
За стенкою мела, скреблась позёмка,
Горела им зажженная свеча…
Поднялся инок, снял нагар с лампадки,
Подумав, о своём, заговорил:
«Слова твои, отец, елеем сладким
На сердце мне. Приносят бодрость сил.
На острове бывал я прошлым летом
И многое узнал тогда о нём.
Немало мест нашёл вельми приметных,
Не против, коль отправимся вдвоём.
Ходил по доброй воле с рыбаками,
Хотел уединения как ты,
За месяцы тех странствий и исканий
В еде не знал какой-нибудь нужды.
Грибы и ягоды на острове повсюду,
В озёрах рыба всякая годна,
Ловить её не требуется удаль.
И жизнь была достаточно сытна.
Медведя там и волка я не видел,
«Не водятся», – сказали мне потом.
Построим скит с тобой, когда приидем,
Не стоит опасаться там за дом.
И гадов ядовитых тоже нет их.
Лягушки да безвредные ужи,
Хоть божья тварь они, а всё же нечисть,
Придётся их сносить и рядом жить».
Заря с зарёй на ночь не разлучалась,
А солнце, жаркий с пылу каравай,
На час-другой нырнув за неба край,
Над морем вскоре снова появлялось
И сумрак бледной ночи тут же таял,
А свет белёсый северной зари
С минутой каждой ярче разгораясь,
Надежду с днём на лучшее дарил.
Катились волны валко, неохотно,
Несли на спинах маленький карбас,
И двое смельчаков поочерёдно
Стояли у руля, держали галс4.
Сомкнувшись с окоёмом без границы
Седое море – серое стекло,
К мечте желанной с чистою страницей
От берега судёнышко несло.
Два дня прошли, а с ними вместе ночи,
И ветер дул попутный в паруса,
И вот на утро третье вдруг воочию,
Вдали открылась брега полоса.
Пустынен берег был и неприветлив,
Повсюду в россыпь камни-валуны,
И лишь кустов прибрежных редких ветви
Порывом ветра чуть оживлены.
Вздымался лес стеной зубчатой тёмной –
Сосна, ольха, осина, ива, ель,
Рябина кое-где виднелась скромно,
Да вереска ковровая постель.
Причалили, воды большой дождавшись,
Сгрузили всё, что взяли в путь с собой,
Отправились с молитвой, оклемавшись,
Вглубь острова нехоженой тропой.
«Зарубки не забудь, брат Герман, делать,
Чтоб к лодке возвернуться без помех,
Хотя тепло сейчас и ночи белые,
Возможен где угодно нам ночлег».
Остаток дня потратили в дороге
(приметили вершину вдалеке),
Стоянку сделали, устав в итоге,
Набрав воды для взвара в озерке.
«Прилёг бы, брат Савватий, чай не к спеху,
Ночуем здесь, а с денницею5 в путь,
Ногами топать – не в телеге ехать,
Но цель близка, осилим как-нибудь».
Достав огниво, Герман высек искры,
И мох, не взявшись пламенем, затлел.
И вскорости костёр с дымком душистым
Потрескивая, весело горел.
Комар и гнус почти не донимали,
А трапезу разбавили чайком
Брусничным, пользу его знали
И пили от еды особняком….
…Поднявшись на вершину, оглядевшись,
Увиденным был старец поражён,
Стоял и Герман рядом, присмиревший,
Открывшимся величьем оглушён.
Безмолвье и пустынность впечатляли,
Веками не разбуженный покой,
Сравнимые лишь с храмовой печалью
И с небом уходящим высоко.
Ни шум листвы, ни щебет стайки птичьей
Не портили всеобщей тишины
Давяще звонкой, уху непривычной,
Сходящей до сердечной глубины.
«Стою, смотрю, невольно размышляю,
И тёплое рождается в груди…
И взор, и слух мои здесь всё ласкает,
А ширь и свет какие… Ты гляди!».
И старец широко раскинул руки,
Как будто бы хотел обнять простор,
Вот так же после длительной разлуки
Бывает, не насытится твой взор…
…«Царю Небесный, Утешителю,
Душе истины, Иже6 везде сый7
и вся исполняй, сокровище благих
и жизни Подателю, прииди
и вселися в ны8, и очисти ны
от всякия скверны и спаси,
Блаже, души наша».
…Молитву сотворив, монахи не ленились,
Валили лес здоровый и сухой,
Часовенку и скит себе срубили
По прихоти желанной и благой.
И крест большой вкопали на вершине,
Чтоб был он виден всем издалека.
Стоит он, обновлённый, там поныне,
Стоять он будет присно9 и в веках
Примером в назиданье, поминаньем
Служению Всевышнему без глас,
В смирении страстей и послушанье,
Без ропота в одре в последний час.
Стояли кельи рядом, обостенно,
(иконы, печка, лавочка, топчан),
Лампада не гасилась нощно, денно,
По праздникам лучина и свеча.
Зимою долгой, снежной, длиннотёмной,
Пустынники, молитвы совершив,
И трапезой насытив себя скромной,
Беседой пробавлялись для души.
Не просто занимались суесловьем,
Но в спорах богословских шли часы,
И каждый раскрывался в чём-то новью.
И вот однажды старец вопросил:
«Почто, брат Герман, книг не открываешь,
Молитвы же читаешь как с листа,
А, может быть, ты грамоты не знаешь?
Но это можно быстро наверстать».
«Я грамоте, признаюсь, не обучен,
Хотя и подвизался с лет младых
В послушниках, такой вот редкий случай.
В обители же принял я постриг10,
А родом с вологодчины, из Тотьмы,
По крови по родительской – карел,
Игуменом в обители был сродник,
Из жалости, возможно, мне презрел.
Я, брат Савватий, памятью владею,
Таким Господь сподобился создать.
И всё, что ты умом постиг в минеях11,
Легко на слух могу воспринимать.
Я знаю оба наизусть Завета,
Псалмы12, молитвы, также тропари13,
И я готов для постиженья Света,
Читать их от темна и до зари».
«Могу с тобой заняться вечерами,
И мир тебе откроется цветной,
Но аще у тебя такая память,
