«Ну что, Дэйв… погнали?»
Сильный итальянский акцент Андре резанул воздух огромного холодного склада. Я затянулся, кивнул и приготовился услышать резкое электрическое жужжание самодельной тату-машинки, переделанной из старого дверного звонка. И прошу заметить, все это происходило не в профессиональном лицензированном салоне. Дело было в заброшенном почтовом отделении Van Hall в центре Амстердама, когда-то в середине 1980-х там тусовались панки, а потом здание служило пристанищем моей группе Scream во время нашего первого европейского турне, куда я отправился восемнадцатилетним пареньком. Не самая стерильная обстановка для подобной хирургической процедуры, скажу я вам, но, как и большинство начинающих рок-н-ролльщиков, я годами мечтал о наколке. Через несколько секунд от ожога иглы по позвоночнику побежали мурашки. И пока она все глубже врезалась в мягкую плоть правого плеча, я сидел неподвижно, сконцентрировавшись на жгучей боли, а рука мастера изящно выводила замысловатый узор, который после тщательных раздумий я решил сделать своей первой тату: знак Джона Бонэма – «Три кольца».
Этот культовый символ выбран неслучайно. Наблюдая за работой Андре в грязном зеркале, я размышлял о том, что Джон Бонэм не впервые накладывает отпечаток на мою жизнь. Когда в двенадцать лет я услышал «When the Levee Breaks», его ударные ритмы проникли под кожу гораздо глубже той иглы, запав в душу и изменив все, что я знал (как мне казалось) о барабанах. С того самого дня музыка перестала быть просто звуком, запечатанным между канавками на виниловой пластинке, отныне она стала формой уникального человеческого самовыражения. Мощь и эхо громоподобных барабанов Бонэма, больше походивших на природную стихию, чем на инструмент, раскатывались волнами ураганной силы по динамикам, пока я с благоговением слушал этот ритм, даже не представляя, что человек может создать нечто настолько мистическое. На меня снизошло озарение, и так начались попытки познать уникальный язык. Часами я играл под альбомы Led Zeppelin, изучая каждый, словно древнее писание, в надежде однажды прочувствовать то ощущение, пробудить в себе тот инстинкт и обрести то самое звучание.
Однако довольно быстро стало понятно, что это невозможно. Выяснилось, что помимо сверхчеловеческих способностей, определенно заслуживающих уважения, не все в жизни возможно воссоздать или до конца познать. Встречаются уникальные феномены, такие как отпечатки пальцев или нити ДНК. И это как раз случай Джона Генри Бонэма, окутанное тайной «восприятие», чью суть до сих пор не удалось постичь.
Всем известно, что музыканты играют по-разному, должно быть, есть что-то неуловимое, благодаря чему музыка, записанная в нотном стане, отличается от той, что рождается у разных барабанщиков. Получается, что каждый мозг различно интерпретирует один и тот же шаблон. Может, существует какой-то внутренний механизм, определяемый психологической и эмоциональной организацией? Выходит, пространство между нотами воспринимается по-разному. Я не раз наблюдал, как продюсеры пытаются истолковать и сформировать это «восприятие», но считаю, что чрезмерные философствования здесь излишни. Это нечто божественное, что способна создать лишь вселенная, подобно сердцебиению или звездам. Обособленное мироздание внутри каждого музыканта уникально. В моем представлении «восприятие» сродни поэтическому ритму, иногда умиротворяющему, а временами неспокойному, но это всегда дар одной души другой. Роман между дарителем и адресатом, порождающий некую истину.
Определить выдающегося барабанщика легко. Закройте глаза, включите запись, и если сможете за пять секунд угадать, кто играет, то он точно обрел свое звучание. Именно это в моем понимании и есть величие, причем оно никак не связано с опытом. Звуковая подпись. Уникальное ДНК барабанщика, отпечаток пальца. И нет лучше примера, чем утонченность и ярость, отраженные Бонэмом на восьми студийных (и четырех концертных) альбомах, навсегда изменивших курс истории барабанной музыки.
От чарующего ритма «Since I’ve Been Loving You» и «I’m Gonna Crawl» до заразительного фанка «Trampled Under Foot», «The Wanton Song» и гипнотического ритма «Kashmir» и «In the Light» – поистине уникальный звук Бонэма отражает весь спектр эмоций и динамики, не только затмевая всех барабанщиков в истории человечества, но и демонстрируя глубокую эмпатию слушателю. Это сердце и душа, обнаженные на всеобщее обозрение, раскатистая череда признаний музыканта, которому не нужны ни микрофон, ни ручка, чтобы охарактеризовать себя, лишь барабанная установка и две палочки (а иногда он и от них отказывался, предпочитая играть руками). С каждым сейсмическим ударом по малому барабану получалось что-то вроде мелодичной ЭКГ, давая представление о том, что его заставляло отбивать такт. Его ДНК. Тем самым слушателям предоставлялась возможность открыться собственным эмоциям – похоти, ярости, боли. Вот где проявляется эмпатия.
Я уверен, что связь между сердцем и руками музыканта способна служить порталом в душу, и если он открыт, получится услышать истинный голос артиста. С годами я обнаружил, что можно гораздо больше узнать о человеке, когда он непосредственно за инструментом, ощутить близость и инстинкты, доступные лишь при раскованном музыкальном общении, чего у Zeppelin явно было в избытке. Это редкость, но если испытаешь нечто подобное, то остальные отношения отойдут на второй план. Это словно язык, который учат на слух. К счастью, мир становился свидетелем этого каждый раз, когда Джимми Пейдж, Джон Пол Джонс, Роберт Плант и Джон Бонэм исполняли свои песни.
Мощи и точности Бонэма посвящена не одна книга, но, честно говоря, я никогда не копался в технических нюансах. Неважно, как сыграна партия. Мне интереснее знать, почему. Что побуждает музыкантов делать то, что они делают, и то, как они это делают? Каждый ли день способствовал этому моменту? Каждое ли сказанное слово? Каждый ли человек, кого они когда-то любили, или, может, чувства, которые когда-либо испытывали?
«Зверь» Чада Кушинса – глубокое и увлекательное погружение в жизнь Джона Бонэма, до и на протяжении всего времени в Led Zeppelin. Книга добавляет личности ударника еще одно измерение, проливает свет на то, что вдохновило музыканта на исполнение культовых битов, и служит достойным дополнением его сохранившимся шедеврам, величайшим в истории. И пока мы не оставляем попыток истолковать его язык, чтобы познать магию чувств, давайте позволим музыке прославить человека, скрытого за мировой легендой, величайшего барабанщика современности. В конце концов, он такой один.
