Глава первая. В которой начинается большая уборка
Ручейный холм сегодня полностью оправдывал своё название. Во все стороны с него неслись потоки воды. С урчанием они бурлили и закручивались водоворотом среди корешков смородины, откусывали по кусочку чёрной влажной земли, подбираясь всё ближе к сплетённому из веточек шару. Вот наконец легонько подцепили его, сдвинули с места и понесли вниз.
Кся чихнула, когда вода попала ей в нос, вскочила, мокрая, растрёпанная, и тут же снова упала, потому что шар набирал скорость. Засушенные лепестки роз, ягоды шиповника, лоскуты ткани летали вокруг неё, а на голову вдруг приземлилась шляпка от жёлудя.
– То, что нужно! – воскликнула Кся и звонко засмеялась.
Весна! И природа намекает, что без неё, маленькой Кси, в хитром деле возрождения жизни не обойтись.
Она сорвала с головы шляпку, спрятала её подмышку. Потом поймала вторую шляпку, положила обе в котомку на лямочке через плечо и пулей вылетела из несуществующей вещи.
Лопух, из которого была сделана котомка, высок. Скоро-скоро придёт пора его заменить, но прежде нужно как следует поработать: воззвать к семенам и корням, что сидят глубоко в земле, рассказать им, что уже тепло и весенний дождик снова весело танцует на полянах по субботам.
Кся считала это своей почётной обязанностью.
Она пронеслась через лес, раскланиваясь с червями, хлопая по языкам зелёных лягушек, пока не нашла подходящую полянку с большим овальным камнем, который, должно быть, принесло море. Уселась на него и положила перед собой шляпки от жёлудя.
Ужик по имени Нерях обвился вокруг старой коряги и выуживал длинным цепким языком сонных жуков.
– Эй, Кся! Шшто делаешшь? – спросил он, отвлёкшись.
Но Кся хранила торжественное молчание. Она огляделась по сторонам, подмечая тут и там одной ей ведомые детали. Посмотрела в небо цвета ситцевого платья в горошек из облаков, мелькающее среди голых ветвей с набухшими почками, и ударила в желудиные шляпки, словно в барабаны, так, что Нерях свалился со своей коряги и юркнул под корень.
Ладошки Кси мелькали, словно две танцующих мошки. Она добилась нужного ритма и почувствовала, что луковицы растений, сидящих в земле, откликаются, подпевая ей тонкими, похожими на звон струны, голосами, и голоса эти крепнут с каждым ударом. Кся слышала особенную, весеннюю мелодию, мелодию роста. Она сама росла в этот момент, может, совсем незаметно, едва-едва, так, что даже Зверёк ничего не заметил бы, но малютка знала: она стала на год старше.
– Они рассстут! Я вижжу, как они расстут! – воскликнул Нерях, показав голову из-под коряги, и точно – изумрудно-зелёная трава проклюнулась сквозь рыхлую землю, и даже там, где ещё лежал снег, ледяную корочку пробили острые её пики.
– Так подпевай!
– Я не умею, – стушевался ужик. Он был довольно стеснителен. – Я могу только шшшшш…
– Тогда станцуй. Разве ты не чувствуешь ритм?
– Я лучше просссто пойду домой.
Он собирался уже ускользнуть, тихо, незаметно, как делал всегда, но Кся сказала:
– А мой дом, например, унесло весенним потоком.
– Какой ужжас!
Нерях очень любил свой дом и не мог даже подумать, что его куда-нибудь унесёт. Он собрал всю свою ужиную волю в кулак и сказал:
– Тогда я не осставлю тебя одну, маленькая Кся. Шшто мне делать!
– Танцуй! Зови Весну! Представь что ты игла, и шьёшь для Весны зелёное платье!
И ужик принялся танцевать, скользя по полянке, забираясь на свою корягу, нарезая круги вокруг камня, ныряя в овражек, откуда выпрыгивали маленькие зелёные кузнечики, и выныривая обратно. Там, где он проползал, трава начинала тянуться вверх с большим энтузиазмом, а кое-где даже показались влажно-зелёные листья подснежника.
Услышав музыку, со всех сторон слетались и сбегались лесные обитатели. Бубли присаживались на свои вещмешки и, подперев кулачками подбородки, вслушивались в ритм. Один достал гитару с двумя струнами-паутинками и встроил свою музыку в общий мотив. Ресницы Кси взлетели вверх: она никогда не видела, чтобы в мешке у бубля нашлось хоть что-то полезное. Синицы, те, что погостив на Луне предпочли вернуться на Землю, весело прыгали по ветвям и щебетали. Прискакал Шкрябл и принялся приплясывать, с восхищением поглядывая на Ксю, а с ещё большим восхищением разглядывал круглый камень, на котором Кся восседала. Он решил, что это огромный морской орех и что он просто обязан его заполучить.
Далеко в чаще закричал лось, и лесные малыши на миг затихли. Им показалось, что это ответила сама Весна. Музыка стихла, но рост уже было не остановить, каждый крошечный корешок стремился наверх, к солнцу, и каждое семечко в земле набухало, впитывая влагу.
А Зверёк, который неуклюже прыгал с ветки на ветку, роняя хлопья снега, похожего на мокрую вату, почувствовал грусть. Кся живёт сегодняшним днём, она радуется мелочам, которые видит вокруг себя, будь то птичьи следы или смешные сонные муравьишки, он же постарается запомнить эту зиму и её холодные, но добрые объятья навсегда.
– Прощай, Зима, – сказал он, расчёсывая усы. – И здравствуй, Весна!
Этим утром он, проснувшись, почувствовал, что пора прибраться в норке. Он начал двигать квадратное и катать круглое, и обнаружил за потрёпанной (и чёрной) книгой про Муми-Троллей паучка.
– А, это ты, соседушка? – пробормотал паучок. Он ещё толком не вышел из зимней спячки. – Зачем тебе эта суета? Это в тебе говорят инстинкты. Сопротивляйся им.
Но Зверёк не мог сопротивляться, хотя и не знал точно, что такое инстинкты. Он с ужасом обнаружил, что с многих милых его сердцу вещей начинает отставать сажа. Чёрный палец с острым когтем, которым, бывало, Зверёк чесал себе спинку, оказался красной перьевой ручкой. Чёрный флаг, что иногда развевался над печной трубой охотничьего домика (это случалось, когда у Зверька было воинственное настроение), оказался наволочкой бежевого цвета с узором из крошечных цветов-васильков.
Паучок был чёрным, поэтому Зверёк не обращал на него внимания до тех пор, пока тот вдруг не хрюкнул от смеха:
– У тебя с хвоста слезла краска.
Немногие знают, что паучки умеют смеяться, но это так. Более того, они довольно смешливые, и, бывает, покатываются над какими-нибудь пустяками. Многие люди путают их смех с мышиной вознёй и ругают ни в чём не повинную кошку, которая слыхом не слыхивала ни о каких мышах.
Зверёк похолодел от страха.
– И какого он теперь цвета?
– Не вижу, – признался паучок. Он понял, что дело серьёзно, и поэтому перестал смеяться. – Здесь темно, а выползать на свет у меня нет никакого желания. Тебе придётся поймать и принести сюда пару светляков. После я ими с удовольствием позавтракаю.
Отодвинув крышку от кастрюли, края которой уже блестели латунью, Зверёк быстро спустился в печь, где как следует извалялся в саже. После чего, убедившись, что его хвост совершенно точно принял естественный, то есть чёрный оттенок, вскарабкался наверх и подкрасил им как кисточкой и перьевую ручку, и флаг, и томик стихов, и даже паучка – на всякий случай. Последний, чихнув, приготовился выразить своё возмущение, но Зверёк уже выскочил наружу, где и услышал призывный грохот барабанов.
