Вагонный зад торчал из вокзальной стены, изображая то ли прорвавшийся в железнодорожную цитадель, то ли, наконец, из неё спасшийся состав. Зад был ладный, новенький, по-настоящему образцовый. Он не прореза́л стену, а вливался в неё: никаких тебе трещин, отвалившихся кусков штукатурки, вообще следов разрушений. Вписался как родной. У красноярского РЖД всё такое и должно быть: приличненькое, аккуратненькое. Папье-машинное. В смысле, папье-машистское.
Но если вагон был здесь за своего, то сновавшие вокруг него люди – наоборот. Большинство из них наверняка и поездом-то последний раз ездили в каком-нибудь пионерском детстве. Платья с шуршащими юбками, костюмы-тройки и остроносые ботинки, даже галстуки. Хотя предупреждали, что без них. Два вице-губера, спикер ЗС со своей шушерой, мадам-зелёные-губы из ЦИКа, журналистское старичьё, заслуженное до дыр. А около всех этих чужих – пришельцы помельче. Облепили муляж вагона, вертят телефонами, строят из себя композиции с патетично заломленными руками, встают в стойки, чтобы щёлкнуться в популярном жанре «Я и прекрасное».
Никита не спешил влипать во всеобщий инстаграм. Он считал, что это пошло и глупо, а вагонный зад похож на детскую поделку из желудей. К тому же рядом с Никитой сидел Альф, и сбежать от него было не так-то просто – он весь вечер пробует лапать Никиту за ляжку. Это у него покровительственное, это он так говорит: «Не ссы, Никитка, заживём!» Альфред Селиванов, начальник информполитики Серого Дома, давно пробует взять шефство над молодым журналистским дарованием. И даже не взять, а предъявить это шефство, как гаишник удостоверение – привычным неуловимым движением. Другие бы радовались, а Никита всё хочет отгрызть себе ногу и ускакать хотя бы на одной. Нельзя, Альф – хороший источник. Даже слишком хороший. Вот сегодня он дал наводку на одного бывшего миноритария «Моста»…
– Наш регион – локомотив!.. – выкрикнули со сцены.
– Журналистика должна скреплять!.. – сообщили со сцены.
– Как сказали бы во времена легендарного наркома Долгих…
Это как раз заслуженные союзные говноеды. Какой Союз ни приоткроешь, их там кишмя кишит, так и лезут на свет. Никита и в обычной-то жизни смотрел на них с отвращением, а здесь и вовсе ёрзал от невозможности выносить этот позорный цирк. И в то же время он всё ждал, что кто-нибудь из дедов обрушит его предубеждение и выступит с речью в защиту «комитетчиков». Хоть, может, два слова скажет.
– Наркома? Нихера, кандидата в члены! – каркнул над ухом Селиванов. – Вот старая сволочь, ничего выучить не может!
– Это ты им запретил про Баху говорить? – вдруг сообразил Никита.
– Я?! – всплеснул руками Альф. – Да ты внимательно на них глянь! Посмотри в их глазные прорези! Видишь, там нет-нет да и пробежит такая рябь? Такая трясогузка внутренняя порхнёт, да? То есть в кишках всё ещё запрятан человек, который что-то там сучит гордо. Не до конца сквасился. Как я могу что-то запретить этому… высшему существу?!
– Обыкновенно, – Никита с неудовольствием следил, как подвыпивший Альф снова начинает широкоформатно юродствовать, – редакторам сказал, и кирдык.
– Редакторам! – Альф пустил это слово вперёд себя и даже подогнал его рукой. – Да им не нужны ссыкуны-рыдакторы, они сами себе ссыкуны…
Здесь он мог быть и прав.
– Скоро наш поезд отправится к новым остановкам, – зашелестело над залом, – просим пассажиров занять места за своими столиками!
Никто даже не обратил внимания на этот призыв. Праздничные делегаты продолжали лезть в зад поезду и раскладывать водочные бутылки во внутренние карманы пиджаков. При этом передние карманы уже оттопыривались от яблок и светились апельсиновыми боками. Бутерброды оборачивались в салфетки и складывались яблокам на голову. И ещё что-то шуршало по пластиковым пакетам.
Стололазы Никиту тоже раздражали. Он привык, что рассовывание по карманам – стыдноватое упражнение, что-то навроде расчёсывания волос в носу. А тут оно почти показательное, с весёлыми перемигиваниями.
– Ничего-ничего, ещё попрыгаете за бутербродами, – пообещал Альф и почему-то вдруг запел: «Мы красные кавалеристы, и про нас…».
Никита решил, что это знак, и выскользнул из-за столика. Он бродил по залу, надеясь встретить кого-нибудь из добрых знакомых, но натыкался только на людей из новостных сводок. Приходилось признать, что его редактор был прав, когда удивился желанию Никиты пойти на награждение.
– Это же членжуровское мероприятие? – уточнил редактор Андрей и сам же себе ответил: – Членжуровское.
– Ну я же номинант.
– А, – сказал Андрей, враз уяснив причину похода и одновременно потеряв к нему интерес, – ну развлекись.
Сам он в прошлом году идти за лауреатской тарелкой не захотел.
– Не сумею удержать рожу, – пояснял он, – даже если промолчу, всё равно в какой-то момент скорчу им что-нибудь или заржу, когда они расставятся для целования. Кому это надо? Мне – точно нет.
Никите же, честно говоря, побывать на награждении хотелось. Он понимал, что публика соберётся душная, но существовала вероятность, что начнётся разговор об истории с Бахой Гулиевым и «Комитетом» – всё же Баха журналист. А «Комитет» и взрыв моста, который ему шьют, – журналистское событие года, и других лет наверняка тоже.
А ещё внутри копошилась мысль: вдруг удастся уйти с «Золотым пером» на виду у этих ископаемых? Никита даже придумал, куда поставит «Перо» в редакции. И что скажет на награждении – тоже придумал.
Почему он уверен, что получать цацку именно ему? Ну, может, и не ему, конечно. Хотя вот Альф хмыкнул – мол, всё будет как надо. Посмотрим.
Вышла редактор «Нашего единого края». Благодарила. Рассказывала, что журналистика шагает вперёд. Новые форматы. Просветлённые молодые лица. В смысле, светлые. И забота со стороны наших шефов. От заботы не стоит отказываться. Спасибо!
