Она ждала его осенью, но так уж вышло, что встретиться им довелось позже. Почти на полгода.
Оттрещав последними заморозками, февраль успел бесславно скончаться. В город ворвался ребячливый март, по-птичьему шумный, по-южному яркий. Было чему порадоваться, было над чем подосадовать. Мир утопал в лужах и маслянистых разводах. Сошедший снег обнажил мертвый асфальт, горы мусора и жухлую скучную траву на газонах.
Так уж вышло… Фраза, подразумевающая неласковую предысторию, нечто внезапное, ниспосланное обстоятельствами. Однако никаких историй он излагать не собирался. Переступив порог, вялым движением Николай опустил к ногам сестры легонький брезентовый мешок и сипловато пробормотал:
– Вот, значит, вернулся…
Она смотрела на брата и не узнавала. Длинный, с поредевшей шевелюрой и нездоровым огрубевшим лицом, он походил чем-то на тех скуластых, исхудавших солдатиков, возвращавшихся с фронта в сорок пятом. Словно ожила хроника минувших лет, настоящее и прошлое перемешалось. С криком девушка повисла на шее брата, осыпая колючие щеки, подбородок быстрыми поцелуями. И впервые Николай неуверенно улыбнулся. Но лучше бы он этого не делал. Улыбка его выглядела пугающе. Темная подрагивающая полоска рта напоминала прилепившуюся к лицу пиявку. Передних зубов у Николая не было. Все так же он стоял у порога, безвольно опустив руки, даже не пытаясь обнять сестру. Отступив на шаг, Наталья по-новому всмотрелась в него. Страх и жалость холодными щупальцами обволокли сердце. Улыбка на лице брата составляла лишь часть целого. Человек, стоящий перед Натальей, был ей пугающе незнаком. Пустой отрешенный взгляд, мешки под глазами, рубчатый шрам, рассекающий левую щеку. И что-то еще проступало в его чертах… Что-то новое, чего раньше не было. Впрочем, она уже не разглядывала. Выступившие слезы превратили стены прихожей и тощую, застывшую в дверях фигуру в колеблющийся туман.
– Испугалась? Ничего, привыкнешь, – Николай засмеялся. Каркающе и так же сипло. Больно пожав ей плечо, прошел в квартиру…
А позже они пили на кухне чай с клубничным вареньем, и после каждого глотка Николай блаженно постанывал. Наталья ни о чем не расспрашивала. Все тот же страх заставил забыть о вопросах, и она сама рассказывала о новой работе, о засеваемых в саду грядках, о студентике ухажере, стеснительном и беспомощном. Временами ей казалось, что Николай не слышит ее, но она продолжала тараторить, заполняя тишину нехитрыми новостями, заранее страшась его шепелявой речи, того, что он может ей поведать. И только раз горестным возгласом у нее вырвалось:
– Господи! Да ты словно из тюрьмы вернулся!
И снова Николай сипло рассмеялся. Кружка в его руке задрожала, расплескивая чай.
– Тюрьма? Н-н-нет, Ната, это не т-тюрьма, – слова давались ему с трудом, ко всему прочему он еще и заикался. – Чтобы угодить туда, где я был, нужно совершить одно-единственное преступление – дожить до восемнадцати.
Дрожь его прошла, Николай потянул кружку к губам. Кадык на длинной жилистой шее судорожно задвигался. Чаепитие получилось невеселым.
А на второй день он залепил ей оплеуху. Николая взбесили жалостливые глаза сестры. И когда она ударилась в слезы, с ним стало твориться неладное. Руки Николая заходили ходуном, голос сорвался на визг. Он кричал что-то неразборчивое, и с криком, словно воздух из пробитого баллона, силы стремительно покидали его. Бледный, задыхающийся, он рухнул на стул и зарыдал. С ужасом она смотрела, как, обхватив лысеющую голову, он рвет жиденький ежик волос, роняя светлые пучки на колени, как часто вздрагивает его сгорбленная спина.
На следующее утро все и выяснилось. Знакомому врачу, усталому и тусклолицему, не понадобилось много времени, чтобы определить болезнь Николая. Выписав направление в психотерапевтическое отделение, он наговорил Наталье множество непонятных слов. Единственное, что она уяснила, это то, что брат ее сошел с ума. Тихое помешательство с туманным названием, писанным на латыни. В довесок к шрамам на лице и выбитым зубам. Протягивая направление, врач как бы невзначай поинтересовался:
– Он что, вернулся оттуда?
Наталья не поняла, что именно эскулап подразумевает под этим «оттуда» и блеклым голосом сообщила, что Николай демобилизовался из армии.
***
В этот же день за многие сотни километров от города, в котором проживали Николай с Натальей, на глухой лесной поляне стояли двое. Лица их были багровы, на обтянутых солдатским сукном спинах темнели широкие пятна. Чтобы добраться до этого места, им пришлось брести пехом двое суток кряду.
– Похоже, финишировали, а, лейтенант?
Офицер промычал невнятное, поморщившись, потянул носом. Морщиться было от чего. Пятна крови виднелись по всей поляне. Взрытый когтями дерн, поломанные ветки и что-то багрово-лоскутное, размерами никак не похожее на человеческое тело, лежащее как раз посреди поляны.
– Хорошая работенка, верно?
– Черт!.. – Лейтенант наконец-то справился с собой. – А где же… Где остальное?
– Известно где! У Хозяина в брюхе. А скорее всего – уволок куда-нибудь и спрятал. Он – товарищ запасливый. Все равно как хомяк.
Лейтенант приблизился к помятым кустам барбариса, разглядывая землю, нахмурился.
– Следы-то какие!
– Это точно, лапка у Хозяина крупная… – Сержант опустился на кочку, широким платком утер взмокшее лицо. – Это нам еще повезло. Могли и неделю топать.
– Могли, это точно.
– Хорошо, мошкары нет, а то бы совсем припухли.
– Мошкары?.. А этого тебе не достаточно? – Лейтенант кивнул на забрызганные кровью ошметья, сплюнул под ноги. – Сколько возни теперь будет! Объяснения, протоколы…
– Кому-то будет, а кому-то нет, – сержант нагловато улыбнулся. Он был лучшим сыскарем на все ближайшие зоны, и панибратство ему прощалось. Бывший таежник и нынешний срочник слыл незаменимым в подобных охотах. Кроме того – до конца службы ему оставалось немногим более трех месяцев.
– Да и что будет-то? Одежонка чья? Его. Кровушку тоже возьмем на анализ. Всего и делов!
– Делов… – Офицер хмуро покосился на подчиненного и неожиданно ощутил беспричинную зависть. Был сержант тощ и жидковолос, ростиком едва доставал до плеча лейтенанта, – однако вот не потерялся в армии, в люди выбился и чушком не стал.
– Как он брел по воде столько? Вот я чего не пойму!
– Ради свободы и не такое проделывают. Да и не брел он, а плыл.
– Плыл?
– Ну да. Вниз по течению, как я и толковал. Эти ребята – все до единого халявщики.
– Так холодно же!
– А помните те обрывки полиэтилена? И тут – вон пара кусков валяется.
– И что?
– А то, что эти хитрецы «гидрокостюмы» себе сооружают.
