Небо было подёрнуто тонкой облачной пеленой, как это часто и бывает тёплыми сентябрьскими ночами. Но звёзды всё равно хорошо просматривались, даже без очков. Прищурившись, я вглядывался в знакомые с детства звёздные контуры, вспоминая их названия и связанные с ними легенды. Облачная пелена меня слегка расстраивала. Но радовал Юпитер, яркой искрящейся капелькой блиставший на Юге. И Луна, нависшая над землёй большой круглой лампой, как всегда, притягивала взор своей тревожной таинственностью. «Большая небесная лампочка…» – вспомнил я стихи Насти. И подумал, что всё не так уж плохо: хотя бы на Луну посмотрим, и на Юпитер. Несмотря на пелену, ночное небо всё равно было прекрасным, и также манило, и тревожило необъяснимой таинственностью, как когда-то в детстве…
Сколько мне тогда было лет? Семь? Да, точно: семь. Я до сих пор помню тот вечер, когда мы с Димкой (даже его имя помню!), тайком сбежав из скучной больничной палаты, с размаху влетели в большой сугроб на заднем дворе поликлиники. Мы часто с ним убегали с тихого часа и катались по длинным техническим коридорам, где в это время обычно никого не было. Но в тот раз нас понесло ещё дальше – на волю, за ненавистные белые стены, пропахшие лекарствами, тоской, болью. А за стенами была удивительно красивая, пушистая зима. Белая-белая, но без лекарств, без тоски. Чистая, свежая. С чёрным бездонным небом, искрящимся множеством крохотных огоньков. Димка сразу задрал голову: «Смотри, Большая медведица!» Я ошарашенно уставился на небо, пытаясь сообразить, как там могла оказаться какая-то медведица. Но Димка, кажется, сразу понял меня и рассмеялся: «Это же созвездие такое! Вон, видишь: семь ярких звёзд, похожих на ковш». Он был чуть старше, на год или два. И ходил, бегал даже. А я, после операций, с неуклюжими гипсами на соломенных ногах, – с трудом пересаживался на коляску. Почему он возился со мной? Катал по коридорам, увозя от скуки бесконечных «тихих часов»? Рассказывал обо всём? Не знаю. Я тогда и не думал об этом. Особенно в тот миг. Задрав голову и разинув рот, я впервые смотрел на звёзды – заворожённо. Впервые видел в них какую-то сказку, загадку. И уже не было ни больницы, ни коляски, ни гипсов. Была лишь бездонная звёздная бездна, и ощущение полёта – навстречу тайне…
Да, мне тогда было семь. И звёзд было семь – в ковше «Большой медведицы». И той, которой мне сейчас так хотелось подарить всю эту звёздную сказку – тоже семь.
– Дядя Серёжа, а он вовсе не такой тяжёлый, каким казался! – прервал мои раздумья звонкий детский голос. Я невольно улыбнулся: телескоп на длинном треножнике оказался выше Ники. Но она ловко перенесла его через порог и вынесла на балкон.
– Ставь сюда, Ника, посредине. Сейчас мы его будем нацеливать…
– На звёзды! – подпрыгнула от радости Ника, и мне показалось, что её звонкий голосок разнёсся по всем этажам дома.
– На звёзды – тоже. Но сначала мы попробуем поймать Луну.
– Поймать? Разве она куда-то убегает? – глаза у Ники так смешно и удивлённо округлились, что я опять невольно улыбнулся.
– Ещё как убегает! Но от нас она всё равно не убежит, я ведь её уже не раз ловил.
Эх, только вот когда это было в последний раз? В прошлом году? Когда ещё была мама…
В детстве это была моя заветная мечта: взглянуть на звёзды в телескоп. Хоть разочек, хоть краешком глаза! Но осуществиться она могла в те годы лишь во сне. Мне часто снились звёзды в окуляре огромного телескопа. Удивительно яркие. Незнакомые. Нездешние… А в реальности – мы с мамой два года копили средства из её скудной зарплаты и моей ещё более смешной пенсии, чтобы купить бинокль. Большой, тяжёлый, 20-кратный. Когда я его впервые увидел и узнал, что такое чудо можно купить за 80 р., то весь извёлся: «Мам, если у меня не будет такого бинокля, я не смогу жить!» И через два года томительного ожидания я впервые с замиранием взглянул на звёзды через оптический прибор… С тех пор быстротечные ночи летних каникул я до самого рассвета проводил на балконе. Бинокль был тяжёлым, я с трудом удерживал его в руках, звёзды в окуляре дрожали и прыгали, а я чуть ли не плакал от досады. Но вскоре я научился смотреть лёжа на спине: если положить бинокль на глаза, то его не нужно было удерживать, и звёзды уже не прыгали, их можно было разглядеть! И я с жадностью вглядывался в далёкие неведомые миры, покуда небо не начинало бледнеть от приближающегося рассвета. Под утро глазницы, натёртые оправой окуляров, начинали болеть, я ходил с синяками вокруг глаз. Но как только наступала ночь, и загорались звёзды, я вновь устремлял взоры к далёким небесным светилам… Думал ли я тогда, что спустя лишь немногим более 10 лет у меня появится настоящий телескоп? И что так изменится моя жизнь? И что так скоро останусь без мамы… Но об этом лучше не думать.
Стараясь отогнать грустные мысли, я раздвинул балконную раму, «зарядил» телескоп 20-милимметровым окуляром, дававшим меньшее увеличение, и принялся наводить трубу на бледно-жёлтый диск Луны. Пальцы почему-то не слушались – почти как в первый раз. Тогда у меня ещё не было опыта обращения с таким прибором, я спешил и волновался: вот-вот осуществится моя детская мечта! А сейчас…
Сейчас рядом прыгала от нетерпения маленькая Ника. Как всегда, она не могла сидеть на месте. Даже когда смотрела свои любимые мультики. И я не переставал удивляться, сколько же энергии и неутомимости в этом маленьком человечке.
– Дядя Серёжа, смотрите: я свечу фонариком прямо на Луну! Интересно, лунные человечки видят мой фонарик? А в телескоп – видно лунных человечков?.. Дядя Серёжа, давайте я вам помогу! Что надо крутить? Ну, дядя Серёжа, давайте вместе!
Вместе с Никой мы быстро поймали яркий лунный диск, и я закрепил регулировочные винты.
– Ух ты!.. – не могла оторваться от окуляра Ника. – Я и не думала, что Луна – такая! Она же вся… будто в крапинках! Что это за крапинки?
– Сейчас я поставлю другой окуляр, Луна станет в два раза больше, и мы рассмотрим их получше.
– Мама, мама, мы Луну поймали! Иди скорее сюда! Сейчас дядя Серёжа сделает Луну ещё в два раза больше! – звонкий голос Ники нёсся с балкона, казалось, в самые небеса. Но Вера в этот момент смотрела телевизор, где шла заинтересовавшая её передача.
– Мама тоже посмотрит на Луну, но чуть попозже. А пока давай-ка мы поменяем окуляр. Вот так…
Ника снова прильнула к телескопу. Замерла…
– Дядя Серёжа, это же какие-то вмятинки. Вся Луна – во вмятинках! Будто в неё кидали камушками… Щербатая Луна, ну надо же!
Я даже не удивился. Уже начал привыкать. Хотя поначалу поражался: откуда она такие слова знает, в её-то 7 лет! Порой такое скажет – просто не знаешь, что и думать; далеко не всякий взрослый догадается так сказать. Что-то в ней было не свойственное её возрасту. И в то же время – совсем ребёнок.
