Михаил Саяпин - Звук далекий, звук живой. Преданья старины глубокой

Звук далекий, звук живой. Преданья старины глубокой
Название: Звук далекий, звук живой. Преданья старины глубокой
Автор:
Жанр: Русская классика
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Звук далекий, звук живой. Преданья старины глубокой"

Издание содержит произведения русской литературы XVI–XVII вв. в художественных переводах. Для широкого круга читателей.

Бесплатно читать онлайн Звук далекий, звук живой. Преданья старины глубокой


Переводчик Михаил Михайлович Саяпин


© Михаил Михайлович Саяпин, перевод, 2017


ISBN 978-5-4485-7908-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие переводчика-составителя

Здесь собраны некоторые произведения русской словесности времен Московского государства в художественных переводах.

Зачем нужно было переводить их? Увы, язык сильно ушел вперед, и памятники старины не столько даже непонятны (хотя и это бывает), сколько оказываются неспособными в оригинале передать современному читателю эмоциональные оттенки письменной речи (без чего невозможна собственно художественная литература, словесность; для передачи смыла используется подстрочник, именно подстрочники старинных текстов обычно называют «переводами»).

Задача данного сборника была – показать разнообразие русской литературной жизни того времени. Хочется надеяться, что эта задача будет выполнена и чтение будет интересным.

(Все даты в переводах даны по современному летоисчислению.)

Михаил Саяпин

Похвальное слово Иосифу Волоцкому

Как хорошо подражать классике

«Надгробное слово» – вероятно, самый выдающийся памятник красноречия в истории русской словесности. Его написал (скорее всего, именно написал, а не произнёс) родной племянник игумена Иосифа (Санина) – инок Досифей (Топорков).

Необычайно изощрённая, воистину эллинская речь; знакомый хоть немного с творениями Иоанна Златоуста легко поймёт, откуда автор почерпнул образцы своего стиля – взять хотя бы то место, где он обещает «очистить корень лопатой красноречия». При этом стоит заметить, что нагромождение образов нисколько не убавляет цельности всего произведения, которое читается на одном дыхании – это и есть то, что называется мастерством. Мастерство автора и сейчас пробирает до костей; на мастерство указывает и то, что, несмотря на крайнюю вроде бы отвлечённость повествования, оно насыщено живыми подробностями из жизни самого героя и его родных (несчастный парализованный страдалец-отец, благочестивая мать, пытающаяся встать со смертного одра и идти куда-то за святыми Мариями).

Когда-то в веке этак 19-м про иного говорили: «русский европеец», имея в виду не только образованность, но и то, что всем образом жизни и даже мышления данный человек впитал европейский культурные устои. Досифей Топорков – это в полном смысле слова «русский эллин», интеллигент Московского государства (предпочитающий батоги называть по-гречески, как в XIX в. их назвали бы в интеллигентской переписке по-французски), человек сумевший стать совершенно адекватным той классической греко-византийской культуре, которая столетиями поражала воображение наших соотечественников и казалась недостижимым идеалом. Вот в лице Топоркова мы, наверное, имеем высшую точку русского культурного «византиизма».

Надгробное слово в память Иосифа Волоцкого

Инок Досифей (Топорков)

Истинно, что всякий, наделенный даром слова, обречен на пребывание в беспросветном окружении страданий и бедствий, превосходящих всякое терпение и способных колебать и поражать сердца, заставляя находящихся в смятении раздирать одежды и обманываться в своих начинаниях. И нам, братия, надлежит здесь страдать от окружающего злосчастия, в тысячи раз превосходящего силу любого терпения, как, впрочем, и пострадали уже – от того, чему не найдется равного в сонме скорбей.

Да, что может еще сравниться с испытанным нами лишением, с таким горем, упавшим на наши сердца и не только способным поколебать и сломить нас внешне, но проникающим до самого нутра? Терзаем не только одежды, но и души; стираем себя в порошок и слепнем – не оттого, что стараемся уединиться в темной келье, а потому что сам свет восхода гасится туманом слез! Мы претерпели потерю. Не имущества или мимолетной славы вместе с сонмом почитателей; не надежду на расширение угодий и тому подобных привилегий с их увеличением стад и скота; не чести рода или просторных комнат, не горячей любви дорогих нам родных, друзей и знакомых – мы потеряли любимого отца: я говорю о блаженном отце нашем Иосифе, одноименном ветхозаветному Иосифу Прекрасному, кормившему Египет пшеницей во время голода и удивившего стойкостью в целомудрии как Ангелов, так и людей. Только наш Иосиф не просто сумел накормить всех, живших на земле, на которой он родился, но и подвизавшихся вместе с ним накормить и окормить духовно. Ветхий Иосиф, одержавший победу над египтянкой, был женат и имел детей; наш помрачения египетского, т.е. страстей сего мира, избежал и «египтянку», возбудительницу сладострастия, – и не в одночасье, а всю жизнь – побеждал сам и учил побеждать других, пребывавших вместе с ним, которые, помня слова Господа, ради блага для своей души оставили всё и пришли к нему.

Но в каких словах можно донести до слушающих облик отца? Не знаю. Поэтому нам надо утешиться в нашей печали и восстановить свой ум в твердости – не утешениями родственников или близких друзей, а чтением Божественного Писания Ветхого и Нового Завета, и тем, что каждый в нем найдет соответствующее постигшему нас горю. Итак, будем оплакивать потерю нашего любимейшего дорогого отца, от которого мы породили – не телесно, конечно, а духовно – плод покаяния, по своим кельям без отвлечения на беседы, подобно птицам пустынь, уединяющимся каждая в своем гнезде.

Братья, будем бояться падения в названные страсти: пленение миром, властолюбие, выискивание недостатков и прочие. Устремимся от них прочь, помня, что и нам надлежит в свое время отойти, с возгласами и восклицаниями – не истошными, разумеется, а тихими, умиленными и скорбными, говоря каждый себе: «Увы мне, увы, душа моя, заплачь и запричитай, лишившаяся внезапно преподобного отца и пастыря совершенного!»

Где вы теперь, отец? Где вы, пастырь добрый?

Он взят от нас, пастырствовавший, как Давид, в смирении, кротости и незлобии сердца и, как Моисей, вместо понукания своих овец бравший на себя их строптивость и непослушание, носивший на плече смирения, любви и терпения нужды, лишения и трудности нрава, никогда не поднимая жезла гнева, а до конца ожидая покаяния. И мы сейчас болеем сердцем оттого, что остались заблудившимися в горах междоусобиц или среди потоков властолюбия, пожирающие своих верблюдов, а чужих комаров оцеживающие. Плачем и причитаем с болью, не можа сказать ничего, кроме как: о горе, горе, ушел от нас умелый рулевой, правивший нашим жизненным кораблем и своим милосердием спасавший от бури и гибели во греховной пучине нашу странническую скудость. И вот мы остались без заступничества на волнах соленого моря окаянной жизни мира сего и с болью и горечью говорим: восхищен от нас неутомимый предводитель на коротком пути нашей жизни, на вымощенном светящимися царственными добродетелями любви, смирения, терпения, ношения тягот ближних и многими другими, пути, ведущем шествующего по нему к жизни, – да он и сам был драгоценным собранием таковых.


С этой книгой читают
В книге впервые собрано научное наследие Евгения Абрамовича Тоддеса (1941–2014). Избегавший любой публичности и не служивший в официальных учреждениях советской и постсоветской эпохи, он был образцом кабинетного ученого в уходящем, самом высоком смысле слова. Работы Е. А. Тоддеса, рассеянные по разным изданиям (ныне преимущественно малодоступным), внятно очерчивают круг его постоянных исследовательских интересов. Это – поэтика и историко-философс
Факт малоизвестный, но между тем, помимо литераторов, притчи и сказки писали историки. Например, Карамзин, Ключевский и Костомаров крайне искусно пользовались Ветхозаветной стилистикой для изложения нравоучительных историй, которые мы сегодня называем притчами.В настоящее издание вошли притчи и сказки русских писателей от вышеупомянутого Николая Карамзина и ныне изрядно подзабытого Ивана Киреевского до писателей серебряного века Алексея Ремизова
Со смехом о неудачах, с улыбкой о дружбе, с перчиком о любви и с юмором обо всем на свете. Озорная, как весенняя капель, лирика и проза от никогда не унывающих авторов группы «Стихи. Проза. Интернациональный Союз Писателей» ВКонтакте.
Эта книга о времени и о судьбе замечательных писателей пушкинской эпохи, и о том, как получить заряд бодрости от классической литературы спустя 220 лет. Книга может служить дополнением к написанию сочинений. А также будет интересна тем, кто интересуется временем, в котором жили великие люди, оставившие свой след в русской культуре.
В пособии обсуждаются вопросы культуры филологического труда: критерии хорошей работы, технология сбора и систематизации материала, проектирование содержания филологических текстов, требования к языку филологического сочинения. Для учащихся профильных классов, бакалавров и магистров филологического образования, аспирантов, преподавателей и всех, кто хочет научиться профессионально работать в гуманитаристике. 2-е издание.
В учебном пособии представлены материалы к спецкурсу, посвященному судьбе одного из самых загадочных, колоритных и знаковых образов мировой культуры, – образу Фауста в немецкой литературе XVI-XX веков.Почему фаустовский сюжет материализовался именно в Германии эпохи Реформации и оказался актуальным для немецкой словесности на протяжении столетий? Почему Фауст воспринимается сегодня в качестве метазнака немецкой культуры? Как этот образ помогает х
Мужчины, находясь в агонии мести и жажды обладать все большим и большим, устроили настоящую бойню . Возлагая на плечи женщин смерть их детей. Высший язык дипломатии с ее высокой философией трещит по швам. Мир на пороге глобального разрушения, ведь оружие массового уничтожения служит защитой. Когда все доводы и аргументы будут исчерпаны. Когда все блестящие умы человечества окажутся бессильны. Когда великие и важные этого мира вступят в смертельну
В одном городе на окраине постсоветской России происходят необъяснимые события. Люди начинают вести себя странно, забывают прошлое и отказываются принимать страшную правду, таящуюся в старой советской застройке. Граница реальности размыта как никогда, а выбраться из кошмара сложнее, чем кажется. Давайте же узнаем, почему нельзя пить кофе с мёдом.