Любви законы не писаны, настолько деспотична ее власть, любовь оправдает любое безобразие мужчины, извинит женщине любою западню, поставленную на мужика, если преступление совершается сгоряча, в пылу самозабвения жертвуя мирскими законами без расчета на выгоду, отвратную для любящих его. Почему зверствуют изгои любви.
Закончить создание Человека Всевышнему едва ли когда удастся. Остается довольствоваться иконописным вариантом на любом языке. Ну а тем, кто не сумел создать себе иконописный образ, остается пользоваться чужими легендами или базарными слухами…
Дело не в верности Любви, дело в постоянстве Верности, чувствуешь себя конвоиром ее счастья в райские кущи, где уже не представится случай устроить привал под кусточком с юношескими безобразиями перед тем как сдать смерти ее обожаемые останки.
Когда любовь почувствуют – пора завязывать, открывается второе дыхание, дышится как никогда легко, грусть видения исполненных желаний и горечь неисполненных надежд отступают от сердца, освобождают душу произнести последнее прости недрогнувшими губами.
Осень Любви вихрем проносится полями созревших хлебов, но не каждый колос поддается напору ее тоски, и долго еще трепещет одиноко под дождями, не желая расстаться с вскормившей его нивой.
Скукой платит жизнь за лень любви теплить в сердце твоем свечку благодарности за побуждения жизни к суете приобретательства. Зевая, начинаем гоняться за деньгами, чтобы затошнило от деликатесов почестей, иные даже за знаниями устремляются, симулируя духовность, наисладчайшую истому пофигизма, умерщвляющего плоть с ее безумными фантазиями, атавизмами унаследованными от пещерных пращуров. Когда тщеславие устаканится, радость закрывает свой вертеп и
Господи, воля Твоя и воля души моей в одном теле – не слишком ли много для земели. Сколько знакомцев, сколько очаровательных незнакомок – столько мнений обо мне у души. Просто разрываешься, не успевая всем нравиться, всем угодить. Дабы избавиться от произвола Твоей воли вольной, Боже, я предпочел бы избавить душеньку от Тебя, Господи. И жил без лишних хлопот на поводке у души, по ее воле, но жалостливая считает ниже своего достоинства цыкнуть, ко
Зов Любви заглушает томление души о свободе, неведомой сердцу, средоточию человечности земели, очарованного зовом плоти, радости человечности, возмущающей стремление разума не допустить вражды целомудрия души и варварства человечности. И приходится любви навевать душе, возмущенной беспутством человечности, сон великодушия. Любовь берет душу, как малое дитя на руки, убаюкивает, погружая в сон разума, спасая разум от отчаяния, от сознания бессмысле
Ирония с метаферизмом не церемонится. Она его и на пепелище истлевших надежд посеет, и на каменных руинах разбитого любовью сердца метаферизм у нее уродится лопушисто-привлекательный, что посеет – прохожий, лихой на халяву, – пожнет, попробует на зуб, как дурак, и без зубов останется ирония.
Любовь к человеку – любовь матери к одиночеству самобытного в человеке, затерявшемуся как Красная Шапочка среди волков-селекционеров и зайцев-мастеров хлопать ушами в дебрях городских улиц анакреонтической сказки Бога о своем одиночестве, объединяющем увядающих в толпе от страха раствориться в бетономешалке коллективизма, – лишающего личность ответственности за свою самобытность ради обезличенных целей растительно-коммунально-принудительного обра
Семейное Счастье – проза удовольствия. В субботу утром кусок торта ванильного, в обед – два куска, портвейн 777, вечером глянешь на календарь, а воскресенье-то еще только завтра, выкинешь мух из стакана, в супермаркет бегом, за сигаретами, и… под бочек сладко похрапывающей супружницы.
Искушаемое искусил. Недоступное слямзил. Щедростью пресытился. Предательства избежал. Лишнее отдал. Любовь пас на горних лугах как дар случайный, преходящий. Дом построил и не один. Свое пополам с чужим выпил. Должное забыл. Что не обломилось мне, на том да не свернет шею другой. Осталось сказать себе – а что потом? Потом снова – все будет с другими, будет изучено, пережито классифицировано, приспособлено, утилизировано. Иначе ничего кроме тоски.
Мне плевать на собственное мнение о себе, любимом, я не кричу на весь базар, что оно субъективно и берет взятки от тщеславия популярности среди дураков, по себе знающих, что мое исповедальное признание не больше, чем самореклама того же тщеславия того же недалекого ума.
