«Весь день лил дождь, и свет уличных фонарей едва пробивался сквозь серую мглу. Сестры уже долго сидели в гостиной. Одна из них, Джулиет, вышивала скатерть; младшая, Анна, пристроилась возле окна и смотрела на темную улицу и темное небо…»
«– Доброе утро, капитан.– Доброе утро, Хэнкс.– Милости просим к столу, сэр. Кофе готов.– Спасибо, Хэнкс.Старик сел за камбузный столик и уронил руки на колени. Там, на коленях, они были как две переливчатые форели. Призрачные, будто сотканные из пара его слабого дыхания, две рыбины лениво подрагивали в ледяной прозрачной глубине. Десятилетним мальчишкой ему случалось видеть, как форель поднимается почти к самой поверхности горных ручьев. Едва при
«Они приехали в отель «Де лас флорес» в один из жарких дней в конце октября. Во внутреннем дворике гостиницы пламенели красно-желто-белые цветы, похожие на огонь в камине, освещавший их маленькую комнатку. Муж – высокий, черноволосый, бледный – выглядел так, будто ехал все эти десять тысяч миль во сне; он прошел через мощенный плиткой внутренний двор, неся в руках пачку простыней, с изможденным вздохом повалился на узкую кровать в номере и закрыл
«Джейми Уинтерс сотворил свое первое чудо как-то поутру. Второе, третье и прочие чудеса последовали в тот же день. Однако первое чудо все равно было самым важным.Желание всегда было одним и тем же: «Сделай так, чтобы мама поправилась. Пусть ее щеки снова порозовеют. Сделай так, чтобы она больше не болела».Это из-за маминой болезни он тогда впервые подумал, что сам может творить чудеса. И это из-за нее он продолжал упражняться и совершенствоваться
«Все началось с запаха шоколада.Однажды в июне, дождливым туманным вечером отец Мэлли дремал в своей исповедальне в ожидании кающихся.Куда они все запропастились, недоумевал он. Где-то там, скрываясь за теплыми струями дождя, по перепутьям дорог неслись потоки греха. Так почему же сюда не стремятся потоки кающихся?..»
«В субботу за завтраком жена положила на стол почту. Как всегда, целую кипу.– Мы с тобой внесены во все реестры города и окрестностей, – сказал он. – Я понимаю, счета – неизбежное зло. Но эти бессмысленные вернисажи и премьеры, эти выгодные предложения, от которых никакой выгоды, эти…– Что еще за Констанс? – перебила жена.– Кто-кто? – опешил он.– Констанс, – повторила жена.И летнее утро тут же сменилось ноябрьским холодком…»
«– Как-как, еще раз?Молчание.– Не могли бы вы повторить?Молчание и отрывочное бормотание в трубке.– Что-то с телефоном. Не могу поверить своим ушам! Повторите-ка еще раз…»
«Черный поезд, словно мрачная туча, плыл, окутанный развевающимся позади шлейфом дождя и призрачного пара.Из локомотива продолжали вырываться клубы дыма, в то время как паровоз тащил за собой печальную вереницу вагонов угольно-черного цвета, украшенных пучками траурных ленточек вдоль крыш, из-под которых слышался шепот белесого пара, а из окон доносился непрерывный плач…»
«По ночам призраки проплывали, словно стайки млечных стеблей, над седыми лугами. Вдали можно было разглядеть их красные, как фонари, сверкающие глаза и неровные огненные вспышки, когда они сталкивались друг с другом, будто кто-то вытряхнул угли из жаровни и пылающие головешки рассыпались в разные стороны ярким дождем. Они приходили под наши окна – я это хорошо запомнила – каждую ночь в течение трех недель в середине лета, из года в год. И каждый
«В жизни каждого бывает один вечер, как-то связанный со временем, с памятью и песней. Однажды он обязательно должен настать – он придет спонтанно, а закончившись, угаснет и никогда больше не повторится точь-в-точь. Все попытки повторить его обречены на неудачу. Но когда такой вечер приходит, он настолько прекрасен, что запоминаешь его на всю оставшуюся жизнь…»
«– Эге-гей! Подождите меня!Зов. Эхо. Зов. Эхо. Все тише и тише.Топот босых мальчишеских ног, похожий на стук падающих яблок.Уильям Смит продолжал бежать. Не потому, что он мог бы угнаться за остальными, – просто он не хотел признаваться самому себе, что его маленькие ножки отстают от его желаний…»
«– Объясни, зачем ты хочешь перебрать и перестроить свою Машину Времени? – спросил мой приятель Билли Барлоу.– Одно дело вернуться в прошлое и показать умирающему Мелвиллу, По или Уайльду последние издания их книг, и совсем другое… – Я на мгновение задумался. – И совсем другое – сделать несчастных людей счастливыми. Ты только подумай обо всех этих пропащих писателях, которые творили великолепные вещи и прозябали в убожестве!..»
«– Ну и что же ты можешь сказать в свое оправдание?Он взглянул на трубку и придвинул ее поближе к уху.– Ты знаешь, который сейчас час?– У тебя что, своих часов нет?– Они остались на тумбочке возле кровати…»
«Каждый год, когда я прилетаю в Париж, я прошу водителя на минуту остановиться на площади Трокадеро, с широкой эспланады которой открывается панорама всего города с прекрасным видом на Эйфелеву башню.Я выхожу на эту площадь, воздеваю руки к небу и мысленно приветствую город: „Париж, я снова дома!“…»
«Эйми отрешенно смотрела на небо.Тихая ночь была такой же жаркой, как и все это лето. Бетонный пирс опустел; гирлянды красных, белых и желтых лампочек светились над деревянным настилом сотней сказочных насекомых. Владельцы карнавальных аттракционов стояли у своих шатров и, словно оплавленные восковые фигуры, безмолвно и слепо разглядывали темноту…»
«Мартин знал, что пришла осень. Пес, вернувшийся со двора, принес с собой запах холодного ветра, первых заморозков и терпкий аромат тронутых гнильцой опавших яблок. В его жесткой курчавой шерсти запутались лепестки золотарника, последняя паутина лета, опилки только что спиленного дерева, перышко малиновки и первый побуревший лист с огненно-красного клена. Пес радостно вертелся около кровати, стряхивая на одеяло свою драгоценную добычу – хрупкие с
«Они долго стояли под палящим солнцем, поглядывая на горящие циферблаты своих старомодных часов, а тем временем их колеблющиеся тени удлинялись, из-под сетчатых летних шляп струился пот. Когда они обнажили головы, чтобы вытереть морщинистые лбы, оказалось, что их вымокшие насквозь шевелюры такие белые, словно годами не видели света…»
«Однажды летним полднем Джордж и Элис Смит приехали поездом в Биарриц и уже через час выбежали из гостиницы на берег океана, искупались и разлеглись под жаркими лучами солнца.Глядя, как Джордж Смит загорает, развалясь на песке, вы бы приняли его за обыкновенного туриста, которого свеженьким, точно салат-латук во льду, доставили самолетом в Европу и очень скоро пароходом отправят восвояси. А на самом деле этот человек больше жизни любил искусство…
«Он почувствовал: вот сейчас, в эту самую минуту, солнце зашло и проглянули звезды – и остановил косилку посреди газона. Свежескошенная трава, обрызгавшая его лицо и одежду, медленно подсыхала. Да, вот уже и звезды – сперва чуть заметные, они все ярче разгораются в ясном пустынном небе. Он услыхал, как затворилась дверь – на веранду вышла жена, – и он почувствовал на себе ее внимательный взгляд.– Уже скоро, – сказала она…»
«Музыка гналась за ним по белым коридорам. Из-за одной двери слышался вальс из «Веселой вдовы». Из-за другой – «Послеполуденный отдых фавна». Из-за третьей – «Поцелуй еще разок!» Он повернул за угол, «Танец с саблями» захлестнул его шквалом цимбал, барабанов, кастрюль и сковородок, ножей и вилок, жестяными громами и молниями. Все это схлынуло, когда он чуть не бегом вбежал в приемную, где расположилась секретарша, блаженно ошалевшая от Пятой симф
«Посылку принесли с вечерней почтой. Эндрю Лемон встряхнул ее, желая узнать, что внутри. Содержимое зашуршало, словно большущий мохнатый тарантул.Он не сразу набрался смелости сорвать дрожащими пальцами обертку и снять крышку с белой картонной коробки.Вот оно – шелестит на белоснежном ложе из папиросной бумаги, обезличенное, подобно часовым пружинам для набивки старого дивана вместо конского волоса. Эндрю Лемон крякнул от удовольствия…»
«…Они никогда не допускали, чтобы Витторини закончил завтрак, о нет! Они всегда умудрялись присоединиться к нему как раз в тот момент, когда он дожевывал последний кусочек тоста. В противном случае чувство вины не давало бы им покоя весь день.Тем не менее внизу явственно раздавался смех – или послышалось? Отец Витторини, видно, откопал что-то в утренней «Таймс». А то, чего доброго, он сидел полночи, пребывая в скверном расположении духа и потворс
«…Я стоял у стойки бара в начале Графтон-стрит, слушая, как поют теноры, надрываются концертино, а в клубах дыма шумят, возражая друг другу, спорщики. Пивная называлась «Четыре провинции» и, по меркам Дублина, была открыта до поздней ночи. Поэтому существовала вполне реальная угроза того, что все закроется одновременно, включая пивные краны, кондитерские, кинотеатры, пабы и крышки пианино, умолкнут аккордеоны, солисты, трио, квартеты. И огромная
Брэдбери всегда был и физиком, и лириком. Он создавал новые миры и предупреждал о последствиях технологического прогресса. Этот сборник откроет новые грани Великого Мастера: как автора пронзительной лирики, художника волшебного детства, демиурга целых городов.Впервые изданные на русском рассказы и стихотворения дополняются редкими дневниковыми записями и воспоминаниями о других писателях. Помимо ранее не издававшихся произведений в книгу включены
