Устройство для уничтожения мусора обнаруживает незаурядный аппетит…Торговец новенькими «студебекерами» скрывает лицо под черным капюшоном…Киностудию маскируют под авиазавод, а авиазавод – под киностудию в ожидании истошного крика «Банзай!»…Об этом и многом другом – в сборнике рассказов выдающегося мастера чудес и романтики Рэя Брэдбери.
«В те дни, много-много лет назад, я думал, что мои мама и папа хотят меня отравить. И даже теперь, двадцать лет спустя, я не уверен в обратном. Кто его знает…»
«Ничто не шелохнется на бескрайней болотистой равнине, лишь дыхание ночи колышет невысокую траву. Уже долгие годы ни одна птица не пролетала под огромным слепым щитом небосвода. Когда-то, давным-давно, тут притворялись живыми мелкие камешки – они крошились и рассыпались в пыль. Теперь в душе двух людей, что сгорбились у костра, затерянные среди пустыни, шевелится одна только ночь; тьма тихо струится по жилам, мерно, неслышно стучит в висках.Отсве
«Завтра Рождество. Когда они втроем ехали в космопорт, мать и отец волновались. Это было первое путешествие их сына в космос, его первый полет в ракете, и они хотели, чтобы все прошло безукоризненно. Поэтому, когда на таможне родителям сказали, что придется оставить подарок мальчика, который превышал по весу норму – правда, всего на несколько унций, – и маленькую елочку с очаровательными белыми свечками, они почувствовали, что их самих лишили пра
«Внезапно их тихое спокойствие нарушил еще один вклинившийся между ними голос. Пока они стояли у балюстрады, отец Нивен настроил транзистор, чтобы узнать точное время. Из нового марсиано-американского небольшого поселения, которое находилось среди простиравшейся внизу пустыни, передавали новости. Вот что они услышали:– …как говорят, в окрестностях города. Это первое сообщение о марсианине, появившемся в нашей общине в нынешнем году. Мы настоятель
«…Вечер, поздний час, пустой ресторан… теперь он узнал это сочетание. Все, что угодно, могло внезапно настроить его на волну воспоминаний. Запах осенних листьев или полуночный порыв ветра мог взволновать его, и ливень воспоминаний обрушивался вокруг. И вот в этот странный час после кино, в этом безлюдном месте он увидел буханку пумперникеля и, как и в тысячи других ночей, оказался заброшенным в прошлое…»
«Холодной ноябрьской ночью Джергис Красный Язык (так его прозвали за то, что он вечно сосал красные леденцы), примчавшись ко мне под окно, издал вопль в сторону жестяного флюгера на крыше нашего дома. Когда я высунулся на улицу, изо рта вырвалось облачко пара:– Чего тебе, Красный Язык?– Тихоня, выходи! – крикнул он. – Цирк!Через три минуты я уже сбегал с крыльца, вытирая о коленку два яблока. Красный Язык приплясывал, чтобы не окоченеть. Решили д
«У входа осторожно постучали; гость не воспользовался звонком, поэтому я догадался, кто пришел. Такой стук раньше повторялся раз в неделю, но в последнее время я слышал его через день. Прикрыв глаза, я помолился и пошел отпирать дверь.Билл Уэстерли смотрел на меня слезящимися глазами.– Это мой дом или твой? – спросил он…»
«…Я ложился на спину в своей ночной постели, слушал и терялся в догадках, а календарь на стене показывал август 2002 года. А этот человек и его жена – оба молодые, около тридцати, светловолосые и голубоглазые, со свежими лицами, если не считать глубоких скорбных складок у губ, – только недавно поселились в меблированных комнатах, где я обитал, работая сторожем в городской библиотеке…»
«Было около семи вечера. Сьюзен то и дело вставала, подходила к входной двери и глядела сквозь стекло на железнодорожные пути внизу под холмом, на бегущие по ним поезда и поднимающиеся клубы паровозного дыма. Красные и зеленые огни отражались в ее больших карих глазах. В темноте ее пухлая рука казалась чернее самой ночи. Она сжимала губы и поминутно смотрела на часы…»
«По ночам призраки проплывали, словно стайки млечных стеблей, над седыми лугами. Вдали можно было разглядеть их красные, как фонари, сверкающие глаза и неровные огненные вспышки, когда они сталкивались друг с другом, будто кто-то вытряхнул угли из жаровни и пылающие головешки рассыпались в разные стороны ярким дождем. Они приходили под наши окна – я это хорошо запомнила – каждую ночь в течение трех недель в середине лета, из года в год. И каждый
«Прежде чем Стив успел встать со своего кресла, они ворвались в комнату, схватили его, зажали рукой рот и потащили, обмякшего от ужаса, вон из его маленькой солнечной квартирки. Он видел проплывающий над ним потолок с растрескавшейся штукатуркой. Отчаянно мотая головой, он освободил рот и на мгновение, когда они силой вытаскивали его из квартиры, увидел стены своего тихого жилища, увешанные фотографиями сильных мужчин из журнала «Сила и здоровье»
«В жизни каждого бывает один вечер, как-то связанный со временем, с памятью и песней. Однажды он обязательно должен настать – он придет спонтанно, а закончившись, угаснет и никогда больше не повторится точь-в-точь. Все попытки повторить его обречены на неудачу. Но когда такой вечер приходит, он настолько прекрасен, что запоминаешь его на всю оставшуюся жизнь…»
«Вы спросите: ну и как следует понимать этот дурацкий заголовок?А вот как. С тех пор как мне исполнилось то ли двадцать два, то ли двадцать три, каждое утро, спозаранку, в моей голове раздаются голоса. Я так и зову их: «Театр утренних голосов». Оставаясь в постели, я лежу и слушаю, как они переговариваются в эхо-камере между моих ушей. Рано или поздно они становятся очень громкими – спорят, или страстно декламируют, или состязаются в остроте с ко
«Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, будто собираясь погаснуть, и крошечный оркестрик заиграл финальную тему. Гости, шурша одеждами и шаркая подошвами, стали направляться к выходу. Через минуту музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и зал погрузился в темноту.В следующее мгновение внизу открылась боковая дверь и из нее на улицу вышли пятеро (а может быть, и шестеро) музыкантов, несших футляры с внез
«Гуляя однажды летним вечером по дощатым дорожкам приморского парка, мы, я и мой приятель Сид, увидели на одной из стоявших возле самой кромки прибоя скамеек знакомую картину.– Смотри, – сказал я, – и слушай.Мы стали смотреть и слушать…»
«– Как грустно в такое время года разбирать чердак, – сказала мисс Элизабет Симмонс. – Не люблю октябрь. Не нравится мне, как деревья становятся голыми, а небо каким-то выгоревшим. – Она в растерянности стояла возле лестницы, нерешительно поворачивая седую голову то в одну, то в другую сторону. – Ничего не попишешь – придется вырвать сентябрь из календаря…»
«Ральф Фентрисс нахмурился и повесил трубку.Его жена Эмили, все еще сидевшая за столом, оторвалась от утренней газеты и отставила в сторону кофейную чашку…»
«Дверь захлопнулась, и Джон Мартин сбросил с себя пальто и шляпу, ловко, словно заправский иллюзионист, проскочил мимо жены и повесил пальто на вешалку, одновременно вынув из кармана хрустящую свежую газету, после чего направился в гостиную, на ходу знакомясь с новостями, определяя по запаху, что будет на ужин, и разговаривая с женой, следовавшей за ним по пятам. Он все еще чувствовал слабый запах вагона и морозной зимней ночи. Усевшись в кресло,
«Что можно сказать о моем сокровенном «я», о моем подсознании, о моем творческом демоне, который пишет за меня все эти рассказы?Постараюсь найти какой-нибудь свежий способ, чтобы проникнуть в этот процесс, который вот уже семьдесят лет заставляет меня жить, двигаться и писать…»
«Трудно сказать, когда она поняла, что ее убивают. В последний месяц внутри ее подобно приливу накатывало нечто неуловимое, чуть заметное: будто смотришь на абсолютно спокойную гладь тропических вод, хочешь искупаться и, наконец окунувшись, обнаруживаешь, что как раз под тобой обитают чудовища: невидимые твари, жирные, многолапые, с острыми плавниками, злобные и неотвратимые…»
Никогда не догадаетесь, чем закончился ужасный большой пожар в усадьбе. Даже и не пытайтесь написать роман «Николас Никльби». И вряд ли у вас получится родить ребенка в четвертое измерение. Но зато вы можете насладиться чтением замечательных рассказов Рэя Брэдбери.
«Посылку принесли с вечерней почтой. Эндрю Лемон встряхнул ее, желая узнать, что внутри. Содержимое зашуршало, словно большущий мохнатый тарантул.Он не сразу набрался смелости сорвать дрожащими пальцами обертку и снять крышку с белой картонной коробки.Вот оно – шелестит на белоснежном ложе из папиросной бумаги, обезличенное, подобно часовым пружинам для набивки старого дивана вместо конского волоса. Эндрю Лемон крякнул от удовольствия…»
«Замысел зрел три дня и три ночи. Днем он носил его в уме, как зреющую грушу, а ночами выпускал повисеть в неподвижном воздухе, посеребренном звездами, свежеть и наливаться соками под сельской луной. В предрассветной тиши он все ходил и ходил вокруг плода своего воображения. На четвертое утро он дотянулся до него незримой рукой, сорвал и поглотил без остатка.Он поспешно встал и сжег все свои старые письма, уложил кое-какую одежду в чемоданчик и о
