Маги древности считали, что вселенная по своей природе скорее женственная и мужественность есть лишь отступление от нормы и не является чем-то самостоятельным, она редкостна и представляет объект всяческих домогательств. Как тут не вспомнить о Лилит, матери всех демонов, сотворенной одновременно с Адамом и равной ему во всем, включая и тайное знание, дававшее ей власть над всем сущим. Но тема этой книги – простые женщины, ведущие свой род от ветхозаветной Евы.
Лояльность женщины определяется ее доступностью для мужчины: предоставляя возможность овладеть собой, она словно дозволяет воспользоваться своим телом для получения удовольствия, но на самом деле привлекает мужчину для алхимической работы, – из сублимации чувств и семени выращивает новую жизнь для новой смерти.
Легенды молчат, когда это случилось, но в начале времен людей сотворили два демона: мужчину сотворил владыка света и наделил даром жизни, а женщину – хозяин тьмы, дав ей дар смерти. Каждый из создателей был убежден, что его креатура самая лучшая, и решили они сравнить свои творения между собой, чтобы определиться раз и навсегда, кто из них двоих самый искусный и кто кому должен поклониться и признать чужое превосходство над собой.
Когда мужчина и женщина впервые встретились, женщина тут же соблазнила мужчину, пообещав поделиться с ним своим даром в обмен на его. В результате мужчина научился убивать, а женщина – рожать. Кто из них выиграл – непонятно, но создатели людей разозлились на них за то, что те не сохранили им верность, и бросили на произвол судьбы. Так и образовалось человечество, а люди с тех самых пор стали делиться на светлых и темных: у каждого живущего свой дар.
Меня всегда притягивала и одновременно отпугивала темнота: в ней таилась целая бездна понятий и имен, – еще во чреве матери я ощущал окружающую меня влажную и горячую черноту как друга, а ее продолжение навсегда осталось в моих глазах. Как только я их закрываю, словно вновь возвращаюсь к истокам моей жизни, когда все тайны еще не существовали и боги, ангелы, люди, животные, растения и минералы были лишь мантрами, мелодиями материнского сердца.
Может быть, именно поэтому я и увлекся каббалой – наукой темной, во многом адской: она изучает черт знает что, – мало кто знает, как на самом деле зовут Бога и какова его природа. Каждый из нас согласно этой науке живет лишь для того, чтобы осознать, для чего он сотворен, и реализоваться: я создан для любви, – я это рано понял, как только услышал, что «Бог есть любовь», но я не подозревал, что Бог и «убивает любовью» – это Его слабость. Если хотите – любимый конек. Любовь для Него всего лишь инструмент, которым он воспламеняет наши души, чтобы в кромешной тьме и скрежете зубовном освещать свой сценарий, сверяясь, все ли правильно течет в этом мире и не нужно ли, не дай бог, вмешаться, чтобы все исправить.
Поскольку Бог создал этот Мир из ничего всего лишь словами: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», то буквы языка, на котором Он творил, явились различными проявлениями Его воли. Изучая буквы, поневоле открываешь пути, по которым к Нему можно добраться, – мы лишь знаки в строке, каждый со своим индивидуальным очертанием, которому соответствует своя, особая идея. Кто-то это замечает, а кому-то до этого нет дела, но все равно вне слова для любого человека нет жизни. Мы живем в пространстве языка со всеми вытекающими отсюда последствиями. 22 буквы еврейского алфавита позволили создать первичную вселенную смыслов, постигнуть которую стремятся лишь те, кто изучает герметическую науку Любви.
Люди всего лишь буквы в послании – каждая на своем месте: от их перестановки, в отличие от чисел, меняется сам смысл сказываемого, – и тогда тьма превращается в мать, нос в сон, а ропот заканчивается топором и плахой… легендой о том, что тамплиеры отомстили французским королям за смерть своего великого магистра Жака де Молэ. Встречаясь с другими, мы невольно становимся частью историй, которыми полна книга жизни и куда мы все записаны, хотим мы этого или нет, – каждый строго на свое место.
Первая в алфавите и первая в моей жизни. Нам было по 16 лет, а познакомились мы на уроках УПК, – странном изобретении советской педагогики, где старшеклассникам прививали навыки рабочих профессий, – изучали язык Фортран, словно китайскую грамоту. Будущая специальность называлась «Оператор ЭВМ».
Мы были из разных школ и оказались за одной партой случайно: опоздали на первое занятие и нас посадили рядом, на свободные места. С тех пор так и повелось – мы садились всегда вместе, время от времени перешептываясь между собой, когда преподаватель поворачивался к нам спиной и писал на доске символы машинного языка. Случалось это раз в неделю, а конкретнее по средам.
Занятия начинались рано, когда за окнами еще стояла кромешная тьма, такая же, как и в моей голове: бессмысленность того, что мы учили, порождала стойкое желание заняться чем-то другим, более осмысленным, – а соседство девушки, которой интуитивно хотелось понравиться, заставляло меня испытывать беспокойство по поводу моей привлекательности. Я стойко болтал ей милые глупости и даже не подозревал, что мои действия воспринимались уже как ухаживание.
Надо пояснить, что это было время всеобщей невинности: в школе так хорошо промывали мозги, что все наши мысли были исключительно о политике партии во всем мире, – сейчас в это трудно поверить, но мальчики и девочки в одном классе были чем-то вроде бесполых существ (ценились личные качества, всякая сексуальность негласно порицалась). Другое дело – девочки из соседних школ: на них условия этого целибата не распространялись.
Тогда я еще не знал, что природа все так устроила, что человек может получать удовольствие, лишь пользуясь другим человеком – как проводником для своих чувств к самому себе. Итак, она звалась Татьяна: если честно, я не помню, как ее звали на самом деле, память тут мне изменяет, – но так как я герметист, считающей родиной всех тайных наук, включая и каббалу, Египет, то придам именам всех женщин в этой истории условно-символический характер, поэтому назову ее Майя, что означает «Вода».
У нее были длинные русые волосы, которые она всегда убирала в косу, конец которой все время теребила, когда ей нечем было заняться: глядя на ее тонкие нервные пальчики, снующие вверх и вниз по косе, я невольно представлял, что они могли бы прикасаться и к моему телу, но робел в этом признаться даже самому себе. Когда она разговаривала, то никогда не смотрела в глаза: ее взгляд все время словно промахивался мимо моего лица, – она как будто меня не видела, – это бесило и одновременно возбуждало. Я с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее голову и силой заставить взглянуть мне в глаза. Долго не мог понять, какого они цвета: оказались серо-голубыми с золотистыми крапинками, чуть раскосые, – а еще у нее были веснушки на носу. Я их заметил лишь тогда, когда она позволила себя впервые поцеловать: это было первого февраля, в кино, – я решился на это от отчаяния.