Михаил Иванченко - 40 лет среди индейцев. Пещерный лев

Редактор Полина Иванченко

Иллюстратор Михаил Иванченко

© Михаил Иванченко, 2024

© Михаил Иванченко, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0064-3753-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Командир перед строем:

– Здорово, орлы!

Ответ из строя:

– А мы не орлы, мы львы,

Лев Абрамович и Лев Моисеевич.

Антисемитская притча

В начале первой книги цикла «40 лет среди индейцев» под названием «Борьба за Огонь» (отсылка к одноимённой книге Жозефа Рони) я обозвал индеанизм (субкультуру, подражающую североамериканским индейцам) психическимрасстройством, вызванным потерей жизненных ориентиров в начальный период развала страны, когда некоторые граждане прибегли к построению вымышленного коллективного убежища, пытаясь уберечь свою расстроенную психику. Разумеется, всё это только мои догадки, другие могут смотреть на всё это иначе – ведь у каждого свой опыт взаимодействия с внешним миром, и чужие построения тут могут внести путаницу и даже навредить. Поэтому пускай все конструируют свою личную пещерку, как им удобно и поддерживают в ней собственный Огонь: нет смысла сравнивать, чья философия правильнее.

Но защита от окружающего мира, конечно, не единственная полезная функция выдуманного мира индеанистов. Для меня он стал ещё и благоприятной творческой средой, в которой можно было развивать полезные навыки и совершенствовать мастерство, и что немаловажно – применять его на практике, в том числе и вне индеанизма. А внутри простор для коллективной фантазии индеанистов не ограничивался привычными социальными рамками, можно было их раздвинуть хоть до горизонта и сотворить немало прекрасных и полезных (и наоборот) вещей. Если в обычной реальности чей-то социальный статус был ниже, чем хотелось бы его обладателю – в собственной реальности он, приложив некоторые усилия, мог стать хоть бы и вождём каких-нибудь выдуманных народов (в особенности, если находил желающих поддержать эту иллюзию и согласных жить с ним в выдуманном мире в более скромном по отношению к нему статусе) и чувствовать себя вполне счастливым – не беда, что в обычной жизни его никто не признавал. Тем более, что быть непризнанным он мог вовсе не из-за отсутствия реальных талантов, а просто потому, что в социуме с ограниченными ресурсами и с несправедливой системой их распределения достойное место получают далеко не все.

Но человек всё-таки рождён свободным и имеет право стремиться к достойной жизни и саморазвитию вне зависимости от того, что там решили за него какие-то другие люди и какое место в социуме ему отвели. И если имеются факторы, препятствующие развитию, – стоило бы разобраться, что это за факторы такие, следует ли принять их как неизбежное зло, или есть возможность побороться за лучшее место под солнцем. Борьба может носить индивидуальный характер, а может коллективный, а задача противника – всячески препятствовать этой борьбе, в том числе и отвлечением внимания разными «обманками» и смещением акцентов на ложные ценности. Иначе организованная группа людей с похожими запросами чего доброго решит проблему неправильного распределения ресурсов и статусов в свою пользу. Те, кто паразитирует на других людях, обычно склонны убеждать свою кормовую базу в тщетности подобной борьбы с несправедливостью и убаюкивают её различными сказками: от загробной жизни, где легковерным угнетённым наконец-то воздастся за их страдания, до сложных экономических теорий, объясняющих «самым умным», почему всё в мире обстоит именно так, а не иначе. А иногда граждане убаюкивают себя сами, не хуже всяких паразитов-эксплуататоров трудового народа. Последние, кстати, тоже люди, и, как и все остальные, не могут обойтись без сказок. В общем, чёрт их всех разберёт, кто из них главный сказочник-злодей.

Но я не буду здесь анализировать различия между «левыми» и «правыми» (и какие там ещё бывают?) рецептами убаюкивания населения и призывать заниматься поисками и выбором лучшего способа организации человеческого общества (когда дойдёт до переустройства – так называемое «общество» спросят о его предпочтениях в последнюю очередь, если вообще спросят), а просто продолжу рассказ о самобытном мире индеанизма 90-х – одном из тех убежищ, в которых сохранилась и дала потомство небольшая часть популяции бывших советских граждан (что по тем временам не так уж мало, учитывая, что выжили не все). Поэтому я не склонен очень уж скептически отзываться об индеанизме и его убаюкивающем воздействии на психику: в стрессовой ситуации главное сохранить психическое равновесие, а наше убежище свою функцию худо-бедно, но всё же выполняло.

Название второй книги, так же как и первой, позаимствовано у Жозефа Рони Старшего (пусть это будет считаться не плагиатом, а данью уважения автору, к тому же, после «Борьбы за Огонь» непременно должен следовать «Пещерный Лев»), но наполнено другим смыслом, как и первоисточник – он вовсе не про первобытных людей, как это могло бы показаться на первый взгляд. Я думаю, читатели уже догадались, в каком смысловом значении употреблено здесь слово «пещера». Что касается льва, обитающего в ней – в нашей истории будет много таких львов, и предоставим всем выбрать себе понравившегося, даже если это не главный герой книги. И даже если его там вообще нет.

Вот и закончилось лето, где СССР – как планета.

Взлетает наша ракета в предновогоднее небо.

Группа «Разные люди», песня «Супербизоны»

После возвращения из армии я в очень скором времени обнаружил, что всё вокруг изменилось до неузнаваемости. Просто продолжать жить прежней жизнью больше не получится – вокруг идёт уже какая-то другая жизнь, и встать на прежние знакомые рельсы невозможно: их уже начали разбирать.

Я попытался вернуться к учёбе, чтобы продолжить свое художественное образование, восстановился на 2 курс родного КХПТ и поселился в студенческом общежитии в Киеве. Но с учёбой у меня сразу же не заладилось: несмотря на мою первоначальную уверенность, я не учёл, что мне потребуется период адаптации. Причина была не столько в «дембельском синдроме», а по большей части в практически полной утрате ориентиров в связи с тем, что многие иллюзии развеялись, а и жизнь изменилась, и изменилось моё отношение к ней. Например, я уже категорически не воспринимал преподавателей как людей, которые могут указывать мне, что и как делать – они даже и близко не были похожи на моих отцов-командиров, умеющих добиваться выполнения своих приказов. Сама учёба и то, как был организован учебный процесс, казались мне каким-то детским садом по сравнению со службой, а ведь доучиваться надо было ещё два года. Да и со старыми друзьями прежнего контакта уже не было. С Сидоренкой мы не могли больше найти общих точек соприкосновения по большинству вопросов. Он каким-то образом отмазался от армии и остался практически таким же, как и был, разве что наконец-то научился более-менее прилично играть на трубе, и самомнение его от этого факта неимоверно выросло: возможно он думал, что овладение этой специальностью делает его экспертом и во всех остальных вопросах. Я же видел в его манерах обычный инфантилизм и уже не воспринимал как равного, хорошо представляя, что стало бы с его самомнением, попади он в те условия, в которых я только что побывал. Он как-то заявил мне, мол, те, кто был в армии, не понимают тех, кто там не был, на что я ответил, что вообще-то всё строго наоборот: это он теперь ни хрена не понимает в жизни. Хотя, конечно же, и мой новый опыт не давал для подобных выводов полных оснований. Просто у меня теперь было больше опыта, чем у Сидоренки, вот и всё. Но в любом случае, учились мы в разных городах и встречались теперь редко, и общих дел у нас практически не было – разве что съездить летом на пау вау.