Жениться на девушке, не смеющейся
над тем, что вам смешно, – опасно
Английская поговорка
Солнце припекало так щедро, что вскипала кровь в жилах. На небе ни единого облачка. Встречные особи женского пола, как на грех, были облачены в полупрозрачные легкие одежды, которые на человека почти месяц проведшего за письменным столом и посему не казавшего носа на улицу производили одуряющее впечатление: безумно хотелось влюбиться этак на месяц – другой, ещё бы лучше – до сентября.
Случай не заставил себя ждать. На одной из дорожек Центрального сквера я столкнулся с одним своим хорошим приятелем. Но приятель был отнюдь не один: он был с дамой. На вид, юной белокурой леди никак нельзя было дать больше пятнадцати.
– Знакомьтесь, – широким жестом приятель как бы замкнул нас с девушкой в круг. – Это Ольга.
– Алексей, – представился я в свою очередь. Собственно имя всё и решило; мою первую детскую любовь тоже звали Ольгой и с тех пор я питаю непреодолимую слабость к этому имени.
В этот достопамятный день мы долго бродили по скверу, болтая о самых различных вещах. Впрочем, говорил в основном мой приятель, человек начитанный и не обделённый ораторским даром. Я же, придерживаясь испытанной партизанской тактики, только вставлял время от времени остроумные, с моей точки зрения, замечания. Тактика принесла плоды. Ольга стала бросать в мою сторону заинтересованные взгляды.
Но вот приятель галантно раскланялся, чмокнул даме ручку (жест, которому я, видимо, никогда не обучусь) и исчез из поля зрения по каким– то своим делам. Мы остались вдвоем.
– А ты? – спросила девушка.
– Я? Я птица вольная: куда хочу – туда лечу. Ближайшие два месяца я совершенно свободен.
Она улыбнулась и предложила в таком случае проводить её до дому. По дороге она принялась расспрашивать меня и я, вначале кратко и смущаясь, а потом все более и более воодушевляясь, поведал немало эпических эпизодов своей биографии. В то время посторонние люди редко интересовались моей скромной персоной, и поэтому я мнил, что в глубинах своей души храню неисчерпаемые залежи самородного золота. Мы присели на скамейку у её пятиэтажки, а я всё еще продолжал самозабвенно исповедоваться. Не знаю уж, что заставляло Ольгу в течение часа стоически внимать моему монотонному монологу, но даже её ангельскому терпению пришел конец. Заприметив какого– то знакомого парня, она прервала меня прямо на полуслове, правда, предложив в утешение, заходить иногда в гости. Может быть, это было предложено из чистой вежливости, но я принял всеза чистейшую монету.
Мир казался мне розовым и симпатичным, как пьяненький прохожий, злоупотребивший портвейном.
Примерно неделю я для приличия выждал. Потом позвонил.
– Да? – послышался в трубке елейный голосок.
– Это Алексей. Помните ещё такого?
– А, привет, – не совсем радостно (как показалось мне) воскликнул голосок.
– Можно к вам в гости наведаться?
В трубке призадумались.
– Ладно, только после обеда, часа в два.
До обеда я успел принять душ, выбрить до синевы подбородок и принарядиться. Глянув в зеркало, удовлетворёно хмыкнул и полетел к автобусной остановке. В урочный час я уже стоял перед окованной железом дверью и пытался унять сердцебиение. То ли от неимоверной жары на улице, то ли от волнения, но у меня основательно пересохло в горле. Хотелось пить.
С усилием сглотнув загустевшую слюну, я отважился позвонить. Дверь со стальным грохотом растворилась и меня окатило медоточивой мелодией популярного в тот сезон эстрадного шлягера…
– Проходи, – пригласила Ольга, – только тапки надень.
Я послушно скинул свои видавшие виды туфли и напялил пушистые белые тапки.
– У тебя, случайно, нет попить, что-то в горле пересохло, – прохрипел я.
– Чай подойдёт?
– Вполне.
– Тогда проходи на кухню.
Кухня выглядела ещё цивильнее, чем прихожая: девушка явно произрастала в обстановке мелкобуржуазного достатка. Усадив меня на табурет, она подала маленькую, почти детскую кружку с каким– то забавным рисунком и блюдце полное овсяного печенья.
– Мёд любишь? – спросила Ольга.
– Люблю.
Тут же передо мной очутилась баночка с чем-то янтарного цвета. Почти забытый запах защекотал ноздри.
– Мажь на печенье, – посоветовала хозяйка, первой подавая пример в этом. Я поддел вязкую массу чайной ложечкой и осторожно (что б не ляпнуть) смазал ею печеньку. Откусил. Прихлебнул из кружки… И чуть не поперхнулся: чай был слаще, чем мёд.
– Ты сколько сахара обычно кладешь? – вежливо поинтересовался я, прожевав сладкое месиво.
– Три-четыре… а что? – Ольга удивлённо взглянула на меня. Я смерил взглядом объём кружечки и вздохнул.
– Нет… так… Можно сделать потише музыку? А то разговаривать мешает.
– Ладно, – Ольга вышла в соседнюю комнату, а я, быстренько заглотив оставшийся кусок печенья с мёдом, сразу запил его сырой водой из-под крана.
Когда Ольга вернулась, я мирно помешивал чай.
– Ну, о чём говорить будем? – спросила она.
– Не знаю.
– Кавалер должен развлекать даму. Чтобы она не заскучала.
Но, увы и ах! Развлекать я как раз таки не умел совершенно. Я, конечно, попытался (содрогаясь в душе от ужаса) пересказать пару увлекательных, на мой взгляд, историй, но по лицу Ольги довольно быстро понял, что произвожу впечатление если и не полного отморозка, то полудурка, во всяком случае, наверняка. То, что действительно занимало меня, ей было просто непонятно, а то, что казалось мне жутко смешным, у нее не вызывало даже вежливой улыбки. В конце концов, безжалостно скомкав финал очередной своей тирады, я совершенно неожиданно припомнил строчное и не терпящее отлагательства дельце, быстро натянул в прихожей родные туфли и, наскоро попрощавшись, кубарем скатился вниз по лестнице.
Отдышался я только через квартал. Солнце пекло макушку; по небу плавно плыла целая эскадра облаков, похожих на подгоревшие по краям оладья; а во рту у меня всё еще держался сладковатый привкус.
Мучительно хотелось сплюнуть.
