В тот год в Москве было на удивление теплое лето. Довольно часто, окончив свой затянувшийся рабочий день, я покидал пределы своего просторного прозрачного офиса на сорок третьем этаже, чтобы подняться на скоростном зеркальном лифте на крышу здания, ставшего на тот момент не только моим рабочим местом, но и моим домом. Там, наверху, вдыхая полной грудью уже успевший остыть вечерний московский воздух, я устремлял свой усталый взгляд в косую линию горизонта, чтобы в очередной раз прочесть про себя любимые и необычайно глубокие по своему содержанию стихи… Стихи Александра Блока…
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Сверху было прекрасно видно, как от зеркальных фасадов рядом стоящих высоток отражаются силуэты проплывающих мимо прогулочных катеров, а еще – немноголюдная набережная. Наполненная теплыми огнями расставленных по ее периметру световых мачт, набережная Москвы-реки жила своей собственной жизнью, отличной от суетливой жизни делового района многомиллионного города с похожим, как и у главной водной артерии названием: Москва-Сити. Сотрудники службы безопасности башни, зная о моей слабости к наблюдению за жизнью ночной столицы с высоты птичьего полета, каждый раз, по моему звонку, беспрепятственно открывали мне выход на крышу. Если вы никогда не наблюдали за ночной Москвой с высоты двухсот сорока метров, попробуйте хотя бы раз сделать это. И сделайте это обязательно в августе, потому что именно в августе мелким бисером по ночному небу рассыпаются миллионы сверкающих звезд, холодный свет от которых мгновенно наполняет человеческий разум эмоциями, сравнимыми разве что с полетами на большой крылатой машине.
Как раз в тот самый год Защитник взял с меня одно обещание…
Я дал ему слово, что помогу хотя бы одному человеку на этой Земле разобраться в себе и в том, что важно на самом деле.
Меня зовут Савва Скорин. И у меня есть история…
1 сентября 1987 года, после первого в моей жизни школьного учебного дня, готовясь ко сну, я в очередной раз увидел его… Как и прежде, я не испытывал ни страха, ни паники. От него исходило необъяснимое тепло и спокойствие, а еще – невероятной силы доброта… Вот и сейчас я с любопытством рассматривал его силуэт, опасаясь только за то, что стоящий в тот вечер в другом конце комнаты незваный гость будет потревожен моим пристальным взглядом и также незаметно исчезнет, как и появился.
Утром следующего дня, на этот раз выполнив свое обещание, моя Мать – невысокая стройная женщина с красивыми чертами лица – все-таки повела меня на прием к районному врачу-психиатру. Уже давно немолодой худощавый мужчина высокого роста с лысоватой головой и красным, как у банщика, лицом сначала молча посмотрел на меня, не проявляя никакого интереса, а после, задав пару странных вопросов моей Матери, вежливо попросил меня на время удалиться. Закрыв за собой дверь кабинета, я присел на стоящую возле больничного цвета стены деревянную скамейку и, скрестив под ней ноги, стал терпеливо ждать. Напротив, на такой же скамейке ожидал своей очереди круглолицый мальчик, возрастом чуть старше моего, в сопровождении не менее круглолицей Мамаши. В течение какого-то времени он пристально смотрел на меня, после чего резко поднял руку на уровень глаз и, указывая пухлым пальцем в мою сторону, произнес:
– Скажи, чтобы он замолчал! Он – болтун! Мама, он – болтун! Скажи, что я не хочу его слушать!
Мать мальчика, как хлопочущая наседка, крепко обняла его и принялась успокаивать. Спустя минуту из кабинета психиатра вышла теперь уже моя Мама. Глаза у нее были заплаканными, а в руках она держала свой белый носовой платок и мою новенькую медицинскую карточку.
– Все, плохо? – спросил я у нее.
– Ну, что ты, родной?! – с очевидной грустью ответила она. – Доктор сказал, что ты у меня – особенный мальчик… Только это и сказал… Не обращай внимания на слезы… Это, я так радуюсь за тебя! – продолжила Мать, даже не пытаясь взглянуть в мою сторону.
И мне сразу стало легче, хотя я и почувствовал, что в этот самый момент она была не совсем искренна со мной. А, возможно, совсем не искренна. В моем детстве были две вещи, которые я не выносил больше всего на свете: когда плакала моя Мать и когда в моих карманах не было ни копейки.
Выйдя из поликлиники, Мама резким движением руки вырвала какой-то листок из моей медицинской карты и, смяв его, демонстративно выбросила в рядом стоящую урну.
Еще через два дня она привела меня в секцию плавания, размещавшуюся в здании с прозрачными стенами, которое было частью главного корпуса моей школы. Там она попросила моего будущего тренера, высокого плечистого мужчину лет сорока, научить меня плавать, чтобы я смог избавиться от панического страха «глубокой» воды. «Высокий плечистый» посмотрел сначала на меня, потом на мои худые длинные руки и без особого энтузиазма сказал:
– Посмотрим…
Уже на следующий день я оказался на первой в своей жизни тренировке. Как и ожидалось, почти все шестьдесят минут тренировочного времени я провисел над водой, крепко держась за стальную гладкую лестницу торчащую из воды. Ни тренер, ни спортивный врач, ни Мама, которая пришла посмотреть на мои первые спортивные успехи, так и не смогли уговорить меня опустить свою задницу в прозрачную с зеленым оттенком воду школьного бассейна.
– Он у вас с рождения воды боится? – cо спокойным лицом задал вопрос моей Матери тренер. – Или тонул где?
– C рождения… – смущенно ответила Мать.
Мое рождение совпало с ясным летним августовским днем. Это произошло в роддоме небольшого подмосковного городка в тот самый год, когда вся страна продолжала жить впечатлениями от летней Московской Олимпиады 1980 года. Беременная мною 18-ти летняя девушка все лето отходила не только с большим круглым значком на груди с изображением олимпийского медведя, но и с таким же «большим круглым» животом. По сути, это был военный городок, населенный многочисленными офицерскими семьями. В тридцати минутах езды от этого населенного пункта располагался военный аэродром, на котором, собственно, и служил мой отец.
