– Куда сердце лежит, туда и око глядит. Поехали-ка, внучек, быстрее! Подстёгивай лошадей, погоняй! А то с этакой ездой мы засветло не только домой не доберёмся, а даже до переправы. Путь у нас впереди не близок, а время, что водица – прольёшь, не воротишь. Чтобы его впустую не терять, расскажу я тебе историю знатную, давнюю да такую, которую тебе знать надобно. Потому как человек, не ведающий о своих предках, что дерево с подточенным корневищем: постоит, поскрипит и от дуновения ветерка рухнет, не оставив по себе ни вызревших плодов, ни памяти.
* * *
Жила-была в одном селении девушка до того пригожая, что все мужчины на неё заглядывались, и все женщины любовались её красой. Звали девушку Катерина. Будто солнышко освещала она своей улыбкой всю округу. Мало того, что красива, так ещё всегда весела и приветлива. Рядом с ней у самого грустного человека поднималось настроение, птицы пели только свои лучшие песни, а самый холодный ветер превращался в ласковый ветерок.
И всё бы хорошо, но была у Катерины подруга Прасковья – девка злая и завистливая. А ведь росла Прасковья в любви да ласке. Баловали её отец и мать, пестовали, ни в чём она отказа не знала. Да только всё не на пользу. Что ни купят любящие родители своему чадушку, что на стол ни поставят – ничем ей не угодишь. Как заведённая твердила Прасковья:
– А у Катьки наряд лучше!
– А в Катькином доме стол богаче!
«Да откуда лучше-то? Кто она? А кто ты? Много ли денег в семье рыбацкой?» – увещал Прасковью отец – местный голова.
Но ничего не желала она слышать. Знай своё талдычила.
Вздыхал отец. Вздыхала мать. Печалились, сокрушались: «Нету сладу со вздорной девкой!»
А Катерина живёт и не знает, откуда беда к ней подбирается. В глаза-то Прасковья улыбается, слова дурного никогда не скажет, ничем не выдаёт, что Катюша ей, словно кость в горле.
Завидовала Прасковья подруге, по-чёрному завидовала. Только и разговоров кругом про то, какая Катюша красавица да умница! Даже слушать тошно! Как тут не позавидуешь?! Тем более теперь, когда обожаемый Прасковьей Иванко от Катерины ни на шаг не отходит. Подле Катиных окон денно и нощно, будто на посту, стоит. А как узнала Прасковья, что и Катерина отвечает ему взаимностью, совсем взбеленилась. Лютая ненависть вползла змеёй в её сердце и душу, кольцами-обручами тугими сковала. Аж дышать трудно стало! И решилась она тогда на дело страшное: подругу свою разлюбезную – Катерину – со свету сжить. Отправилась Прасковья за помощью не к кому-нибудь, а к самой болотной ведьме.
Вышла она ночью никем не замеченная. Днём по таким делам никто не ходит. Пока во тьме брела – страху натерпелась: то леший ей привидится, то водяной, то редкое дерево на ветру так жалобно заскрипит, будто стонет кто-то. У Прасковьи от ужасов тех мороз по коже пробежал, но не свернула она с пути, не струсила. Знать, охота пуще неволи!
Добежала до места желанного, дверь ведьминого дома открыла, через порог шагнула и невольно отшатнулась. Страшен лик болотной ведьмы, да и запах, стоящий в доме, ароматом никак не назовёшь. У ведьмы космы немытые до самого пола свисают. Крючковатый нос, следом за космами, к полу стремится, вон какой длиннющий вырос. Брови седые косматые, а зубы редкие, огромные, в рот не помещаются. Запах грязи и гнили витает в воздухе. От этакой затхлости с души воротит. Тут кто угодно задумается: войти в дом, али стороной это место обойти?
Но Прасковье отступать некуда. У неё занозой в сердце Иванко сидит, без ведьмы не справиться!
А ведьма болотная и не удивилась вовсе гостье нежданной.
– Заходи, Прасковьюшка, – говорит, – располагайся! Сейчас чай пить будем!
И откуда только имя знает? Ведь ни разу свидеться не доводилось. Но Прасковья не стала над этим голову ломать: на то она и ведьма, чтобы ведать.
– Не до чаю мне! – отвечает. – За помощью я к тебе пришла. Дай мне, болотная ведьма, такое зелье, которое девку дурную, подругу мою бесценную – Катерину, погубит, вырвет дыхание из её груди. Жизнь мне не мила стала. Любимый мой – Иванко, за неё и в огонь и в воду готов идти, а на меня и не смотрит даже.
– Э! Нет, Прасковья! – покачала головой ведьма. – Зелье смертоносное тебе любая бабка-знахарка выдать сумеет. А коль хочешь, чтобы Иванко твой был, только твой, задам я тебе задачку посложнее. И ты в накладе не останешься, и я развлекусь, потешусь, как следует. Дам я тебе такое зелье, что душу человека напополам разделить сможет, надвое разложить, на две части – чёрную и белую. Как отведает человек этого зелья, то та половина души, что чернее ночи, в теле останется, а лучшая светлая часть обернётся жемчужиной малой, величиной с горошину. И во время сна (ох, как крепок сон после моего зелья!) из уст выпадет. Вот тогда-то жемчужину припрятать, как следует, нужно. Далеко-далеко от второй части увезти. Потому как две части одного целого друг к другу стремятся, тянутся друг к другу с непреодолимой силой. А помешать им может только расстояние и время.
Разъединишь две половины, и станет человек сам на себя не похож. Ты ему слово ласковое скажешь, а он тебе сто поганых в ответ. Человек, в котором чёрная половина души осталась, злом на добро отвечать начнёт. Много пакостей станет делать. И не будет с ним никакого сладу. Смекаешь, Параска?
Прасковья от услышанного глаза выпучила:
– Да возможно ли это? Чтобы вот так?
Ведьма брови насмешливо приподняла:
– Аль сомневаешься? А теперь подумай. Кто после того Катьку красавицей и умницей назовёт? А кто на ней жениться захочет? Уж не Иванко ли?
Ты, главное, жемчужину получше спрячь да подальше. В этом деле глаз да глаз нужен. Оплошаешь – наплачешься!
За труды свои ничего пока с тебя не возьму…кроме слова. Что как придёт час, так отдашь ты мне, по первому требованию всё, что я пожелаю.
– Даю слово, ведьма! – с жаром сказала Прасковья. – Даю тебе слово верное, десятью замками запечатанное, сургучом залитое да с ключами на океанском дне! А коль отрекусь, то гореть мне в адском пламени!
– Да тебе и так гореть, красавица моя! – засмеялась ведьма. – А слово мне данное ты сдержишь. Никуда не денешься!
Ведьма пузырёк с зельем отдала и спиной к Прасковье повернулась, мол, разговор окончен, а напрасно. Не увидела ведьма того, как Прасковья со стола кольцо умыкнула. Схватила кольцо, которое ведьма опрометчиво без присмотра оставила, и за дверь выскочила. Быстро-быстро по тропинке в селение побежала. В одной руке пузырёк заветный, в другой – кольцо ведьмино. Ищи её теперь!
* * *
Заря только-только занялась на горизонте. И утренний воздух был особенно влажен, как бывает весной. Над селением стояла обманчивая тишина, будто все досматривают последние сны и встретить кого-нибудь на улице не представляется возможным. Но Прасковью этим не проймёшь, утренней тишиной не обманешь. Ещё с ночи, загодя, оставила она в кустарнике край болота вёдра и теперь шла к колодцу, радуясь своей предусмотрительности. Пусть всего трое знакомцев попалось ей на пути, зато ни один не поинтересовался «и куда это она в такую рань идёт?» Ясно же – с вёдрами, значит, за водой.
