Он поднял глаза к глубоко-темному небу, усыпанному мириадами звезд. Дрожащее спокойствие столь невесомо, что лишним движением можно спугнуть ускользающее чувство. Алмазные точки в бесконечной высоте напоминали яркие огоньки свечей; каждый вечер их словно зажигала Матерь в память о поднявшихся к ней душах. Сотканное из драгоценной пыли небо умиротворенно обнимало дремлющий мир, объятый запахами цветущей весны и надвигающегося лета – еще почти месяц оставался впереди, но смотрящий на россыпь звезд Харрисон Хафнер уже ощущал в легком дуновении ветра пряно-соленый аромат летних ночей.
Звезды бесшумно подмигивали людям внизу; быть может, это ушедшие близкие посылали теплые объятия и старались показать серебряными переливами свое безмолвное присутствие рядом – по крайней мере, Харрисону хотелось бы в то верить, пусть даже где-то глубоко в душе.
Двадцать четыре года прошло с того дня, когда жнецы выломали дверь в их квартире на окраине °17-21-20-30. Харрисон помнил тот вечер поминутно: день рождение сестры – Арисы, – торт с тремя свечками, цветные шарики и цветы, доставленные от деда с бабушкой, которые опаздывали на праздник. Младший брат, Давид, спал в кроватке; ему самому только неделю назад исполнился годик. Шестилетний Харри помогал матери на кухне, отец собирал в чемодан одежду, с улыбкой рассказывая о грядущем путешествии. "Представляете, выедем за пределы города, а там – целый мир! Будем выезжать ночью, оно так в дороге проще будет…" Спустя только время Харрисон понял, что улыбался отец наигранно, а "путешествие" было банальной попыткой спастись. Попыткой, увы, заранее обреченной даже не успеть начаться. Ворвавшиеся в квартиру жнецы повязали и вывели старших Хафнеров в двери под истошные мольбы матери, яростное сопротивление отца, надрывный плач Арисы… Маленький Харрисон пытался сделать хотя бы что-то: хватался пальчиками за костюмы жнецов, старался драться; его бесцеремонно оттолкнули вглубь квартиры. Звук бьющегося стекла, рассеченная детская ручка, захлопнутая дверь… Попытка успокоить сестру, разрастающаяся дыра где-то между ребрами и ощущение дикого всеобъемлющего страха. Упершийся взгляд в захлопнутую дверь, остающийся в ушах крик матери и неописуемая боль. Целый час до приезда деда – бесконечно долгий, – а когда побледневший Оберг Авдий вошел в темную разгромленную квартиру, маленький Харри вдруг все понял: родители не вернутся. Больше никогда…
Внезапный порыв ветра задул угасающее пламя полупустой металлической зажигалки. Харрисон, держа зубами сигарету, раздраженно заворчал. Вновь поднял взгляд к небу, силясь увидеть среди сотен тысяч звезд помощи, ответа, подсказки. Стоила ли борьба риска? Могло ли сопротивление переменить обстановку? Не закрались ли в разросшиеся за последние полтора года ряды организации предатели?
Двадцать четыре года прошло с вечера, который навсегда предопределил путь Харрисона. А сегодня налакированные туфли оказались поцарапаны в первый же день после покупки. На черных брюках тяжело заметить засохшие пятна крови. Рукава белой рубашки закатаны, обнажая оплетенные выступающими венами предплечья. На левом тяжело разглядеть тонкую полоску давно зажившего шрама.
Мужчина достал мобильный телефон. Уведомления приходили одно за другим, световой индикатор только и успевал мигать, оповещая о новом; зажигалка наконец поддалась, язык пламени воспламенил сигарету, и, глубоко затянувшись, Харрисон открыл сообщение от Оберга: дед переслал короткое видео, что крутили в вечерних новостях. Репортер вещала об открытии нового завода по переработке пищевых отходов, а внизу бегущая строка сообщала куда более значимую информацию.
"Линейный корабль "Спаркл", переданный Тремя в ведение маркизуса Западных земель Вайса Ольшевского, был подорван в 20:24 вечером первого числа третьего весеннего. Линкор располагался в Кровавом заливе в порту города °18-1-11 и занимал место у бочки №5 в районе Западного морского госпиталя. Взрыв, эквивалентный полутора тоннам тротила, произошел под корпусом "Спаркла" в левого борта. Носовая часть корабля оказалась катастрофически повреждена. Линкор лег на правый борт и уткнулся мачтами в грунт. Огонь со "Спаркла" перекинулся на близстоящий "Оракул". Второй линкор спасти удалось, "Спаркл" полностью исчез под водой спустя 4 часа 18 минут. Участники диверсии пойманы и переданы жнецам".
Харрисон выдохнул сигаретный дым и, криво усмехнувшись, набрал сообщение в ответ: "Мы скрылись успешно. Одна планируемая потеря. Следы отхода замели, трех жнецов уложили. Закончу с делами, вернусь через неделю-полторы".
Отправлено. Прочитано. Харрисон вынул симкарту и выкинул под дерево, где лежали три бездыханных тела. У машины поодаль сидело два человека – ближайшие друзья и собратья по оружию для Хафнера, – и смотрели на далекие подрагивающие огни °18-1-11. Харрисон же вновь устремил взгляд к небу.
В этот же миг, на те же самые звезды смотрел и Оберг Авдий, стоя у панорамного окна одной главного небоскреба города °3-6-18-1, что стоит на реке Аэстатс. Темный кабинет был освещен редкими желтоватыми светильниками на стенах, неярким светом от экрана телевизора, в котором проплывали изображения сменившего вечерние новости ток-шоу. Книжный шкаф завешан полотнищем, где на черном фоне расцвели терракотовые орнаменты и цветы; один из двух черепов, расположенных на вертикальной оси в центре хоругви, увенчан игольчатым шлемом и заплетён оранжево-перламутровыми листьями, второй – точно грубо обработан, нарочито ужасен с застывшим оскалом заостренных зубов.
В кабинете пахло чистотой, деревом, кожей и благовониями – у небольшого скульптурного изображения Богини Матери в плоской креманке, выполненной из коричневого авантюрина, тлела травяная скрутка. Густой дым скатывался на деревянную столешницу и соскальзывал на пол, растворяясь при падении в воздухе. Можжевельник, полынь, розмарин и еще что-то пряно-свежее, дурманящее… Рядом со статуэткой – золоченная маска, принадлежавшая Обергу. Правда, надевал он ее всего пару раз; но не мог же идейный вдохновитель не сохранять один из главных символов собственной организации.
Авдий, отвернувшись от созерцания ночного города всего на миг, выключил телевизор, нетерпеливо отшвырнул пульт – тот покатился по длинному столу переговоров и замер у края.
– Три года минуло уж, Оберг, а они все еще даже имени вашего не назвали, – на кожаном диване, расположенном в дальнем углу от входной двери, развел руками мужчина лет сорока пяти. – Может, стоит приступать к более агрессивным действиям? Перешептывания жнецов не добавят вам авторитетности в глазах простых граждан; да и плевать хотели люди на очередной уничтоженный правительственный объект. А уважаемые наши верхи продолжат отмалчиваться, скрывать наличие диссидентов, насылать на вас своих ищеек; потери в рядах жнецов их не сильно беспокоят. Пока Трое не ощутят, что трон под ними способен пошатнутся – будут разыгрывать спектакль одного актера, где оппозиции не существует. Пока не всколыхнется общество, вы для Трех – не больше чем пыль под ногами. А общество не будет беспокоиться и обращать внимание на первопричину трагедий, пока это не коснется ни отдельных личностей, а сотен, тысяч разом. Кому, как ни тебе, знать об этом?
