Подсластитель Сочива наклонился к камнееду, подцепил сдирателем край боковой пластины и отодрал её от среднего брюха, медленно поворачивая изнанку к зрителям. В освободившемся от пластины промежутке оголилось желтоватое мясо камнееда. Мышечные стенки сосудов сжимались и разжимались, толкая оранжевую кровь вглубь, пряча её дальше от сдирателя в чреве большого брюха. Вскоре вся поверхность побледнела и на мясе начала формироваться новая серая пластинка. Зрители шире раскрыли свои дыры, пропуская свет Кольца, и замерли в ожидании нового хода Подсластителя. Он с достоинством запустил долгие пальцы в обычное жерло на плато, скомкал горсть сладости и бросил её на незащищённую часть камнееда. Раздался вопль, от которого плиты под плюсневыми лапами зрителей завибрировали. Свет Кольца померк на долю жизни, хоть на самом деле все знали, это была лишь экстатическая вспышка тьмы в дырах присутствующих. Эта игра собственных ощущений при виде начала смерти существа была как вдох после долгого пребывания под водой. Как необходимая тень в жару. Выдох крика камнееда опалил неосторожно оставленную кем-то двубортную накидку с маской для путешествия под светом звёзд. Жертва ударила челюстями о плиту пола и вонзила в неё свои верхние загнутые клыки. Тут же выдернув их с кусками камня, вонзила вновь и трещины разошлись под плюснами стоящих вокруг. Камнеед извивался в цепях безволия будто вовсе не было на нём цепей и визжал, как если бы в далёком мире треснула луна и этот звук сейчас донёсся до Зала пытки. Огонь свечей, выполненных из ног прошлых камнеедов, что испытали боль до этой ночи, потух от крика. Сладость, упавшая на жёлтую кожу, испарялась с шипением и пузырением. Что-то бесцветное потекло из вскрывшихся пузырей на пластины камнееда. Вены совсем обескровились и стали тонкими чёрными нитями, сухими прожилками прошлогоднего листа. Камнеед закрыл все свои веки как мёртвый и перестал биться о пол. Подсластитель Сочива поднял своё оружие и наладил его на следующей пластине. Сдиратель скрипнул и срезал большую часть грудной защиты камнееда. Под жёлтой кожей бешеным водопадом билось о внутренности большое сердце жертвы. Одобрительный гул разошёлся по зрителям. Захлопали лопаточные кости, застучали локтевые когти о пол, все требовали продолжения. Ибо мало есть, если вообще существует, более захватывающее зрелище, чем замучить камнееда методом пытки его грязью из жерла. Но только Подсластитель Сочива может накинуть цепи безволия и сделать из простой грязи испепеляющий яд сладости. Лидер защищает их род от камнеедов. Лидер творит историю.
Пересказывать подобные сны мне было некому. Командировка затягивалась и обрастала той бессмысленной потерей себя, что знакома всем, кто находится не на своём месте. Утро. Сухое душное отельное утро на бесформенной подушке. Будь их хоть четыре штуки они не держат голову так как надо. Гостиничный завтрак. Он был так приятен и свеж три дня назад пока не пришло понимание, что он одинаков каждое утро. Омлет, бекон, овощной салат, булочка с абрикосовым повидлом и кофе. На самом-то деле великолепный здоровый и сытный завтрак. Но он одинаковый каждый раз. Это один и тот же завтрак каждый раз. Начинаешь присматриваться и замечать помидоры и яблоки со вчерашнего утра, подозревать, что и бекон пожарен не сегодня, трогаешь омлет вилкой с некоторым презрением. А когда они меняли кофе в этом огромном самоваре? Хороший завтрак. Это просто я плохой. Всё мне не так и всё не в тот момент. Я сижу здесь почти час, делая подход за подходом к несвежим булочкам с абрикосовой начинкой лишь бы не выходить в стужу этого города, к крохотному метро, к посыпанному рыжим песком ледяному пути на работу. Где меня никто не ждёт, где я чужой и временный. И чтобы я им не говорил, какие бы тренинги не включал, всё будет выкинуто и забыто лишь стоит мне положить сумку на полку в купе поезда. Меня не ждали, не звали и не уважали. Это просто терпение корпоративной культуры. Я нахожусь на таком критическом расстоянии от офиса, что ещё один шаг и вовсе исчезнет значение моей должности. Здесь, в полях, слишком далеко от принимающих решение, я исполняю роль того гонца, что ещё не уверен отпустят ли его живым. Новость, которую принёс гонец, ещё не оценена полностью и, возможно, как и во все прошлые времена, локальный правитель убьёт посланца в угоду минутному желанию утолить эмоцию гнева. Помня об этих вещах, я аккуратно исполнял свои командировочные дневные обязанности и мучился от кошмаров по ночам.
Вернувшись от раздаточного места я нашёл за своим специально выбранным далеко стоящим квадратным столиком незнакомца в ретро пиджаке. Мужчина присел несмотря на оставленный мной телефон и чашку кофе как знак занятого столика. Новенький мог бы выбрать из трёх совершенно точно свободных столов слева от моего, но поставил свою тарелку на занятый. На мой. Я чуть ускорил шаг и собирался взять телефон и уйти в другой конец зала ресторана. Однако незнакомец заговорил.
– Простите моё вторжение, я хотел не просто сесть к вам, а попросить о небольшом одолжении, попросить о помощи, – мужчина расположил свою тарелку с горкой еды точно в центре столика. Ни приборов, ни напитка он ещё не принёс. Такое вежливое и долгое обращение поставило меня в неловкое положение. Уже коснувшись мобильника, я не ушёл, а сел на прежнее место. В конце концов по-настоящему я закончил завтрак. Мне просто нужно было тянуть время до выхода, потому что просыпался я рано, а работал близко от гостиницы. Не хотел приходить заранее поскольку тогда бы тратил всё время ожидания начала тренинга на выдумывание гнусных вещей. Наблюдения за гнусными людьми. Так я развлекался во второй день, когда понял тупиковость моего задания и избыток своего негодования в связи с этим.
– Простите меня ещё раз. Я живу в этом отеле, как и вы, вижу вас за завтраком по утрам. Я подумал, что вы сможете мне помочь, – непрошенный собеседник держал руки над своей тарелкой словно грел ладони над горячей пищей.
– Вы здесь в командировке? – начал я в свою очередь разговор и поставил-таки чашку, третью за этот завтрак. Постарался не коснуться своим блюдцем тарелки мужчины. На ней было навалено необычно много селёдки. Думаю, что он забрал всю селёдку со шведского стола.
– Здесь в командировке, – эхом повторил сидящий, – в командировке, дорогой человек. Меня зовут Иофис.
Я решил, что мне послышалось, он вероятно произнёс – Иосиф. Как бы там ни было, в обоих вариантах имя было исключительно редким. Я не знал ни одного Иосифа в жизни.
– Редкое имя, – я стал пить свой кофе.
Мужчина, словно не услышал и приступил к приёму пищи, который удивил меня больше его имени. Высокий и худой, с длинными предплечьями, с локтями, поставленными на стол, он взял пальцами обеих кистей кусочки селёдки и начал их засовывать в рот. Масло стекало у него по мизинцам. Кусочек за кусочком отправлялись в небольшой рот. Это было странно и некрасиво. Внутрь человека напротив меня отправились десятка два долек рыбы без гарнира или хлеба. Порезанный лук он игнорировал. Чудак вращал своими кистями как богомол, тарелка-рука-рот-тарелка, и, по-моему, не жевал селедку, сразу её глотая. Может быть он немного её посасывал. Я откинулся на спинку стула так что едва не разлил напиток придав столу волну движения.
