Старик был мёртв.
Уже месяц как, если начистоту.
На похороны, меня, его самого любимого внука, не пустили. Зато сюда, на распределение наследства, притащили буквально силком.
– …Максим Грачёв из рода Грачёвых, – монотонно пробубнил седовласый нотариус , – ознакомьтесь с волей покойного.
Я предпочитаю просто «Макс».
Юрист ткнул в меня конвертом с претенциозной сургучной печатью. Как по команде, взгляды всех собравшихся обратились в мою сторону.
Повисла тишина.
– Может, тогда… ну, не знаю – хотя бы руки мне отпустите? – ненавязчиво предложил я.
И действительно. Сложно принять протянутый конверт, когда два дюжих мордоворота держат тебя «под локотки» уже второй час, с самого начала церемонии.
Личная охрана, так сказать. Заботливо отправлены роднёй, проследить, чтобы в дороге со мной ничего не случилось и я прибыл на место в целости и сохранности.
Так они мне объяснили, вломившись с утра пораньше в квартиру.
Амбалы вопрошающе глянули на мужчину с фигурой кашалота, что стоял немного осторонь – моего дядю. Дождавшись его одобрительного кивка, они отпустили меня и отступили на полшага в стороны.
Вот только я вовсе не спешил брать конверт.
Видите ли… когда ты бастард, а особенно – бастард такого рода, как Грачёвы, с подобными вещами лучше быть осторожнее.
Нет более простого способа обнаружить себя висящим на ветке дуба, с нежно зажатым в руке листочком об отказе от наследства, чем получить от покойного больше, чем ты заслуживаешь. По мнению родни, разумеется.
Эта самая родня, кстати, не переставала переводить взгляды с конверта на меня и обратно.
Я же глупо уставился на дыру в своих поношенных найках. Наверное, порвались, когда эти два братка паковали меня при первых лучах солнца.
Пауза определённо затянулась.
– Максим… Грачёв… из рода Грачёвых, – по-прежнему монотонно повторил юрист, – возьмите конверт и ознакомьтесь с волей покойного.
Я оторвал глаза от ботинок.
Двоюродный братец. Двоюродная сестричка. Прочая родня, ближняя и дальняя, чьи однотипные физиономии сливались в моём воображении в единую массу, густую, как заварной крем. Вся основная ветка рода глядела на меня с нетерпеливым раздражением, даже не пытаясь его скрыть.
Ладно. Я вздохнул.
Перед петлей не надышишься.
Шагнув вперёд, я потянулся за конвертом…
Но рука дяди-кашалота оказалась быстрее.
Ох. Дядя Больжедор. Я, конечно, понимаю – ты наконец-то дождался дедовой смерти, взошёл на его место, унаследовал власть и всё такое. Но к чему этот цирк? Мог бы и сразу забрать конверт, а не выжидать момент, чтобы показательно выдернуть его у меня из-под носа.
Впрочем, на меня Больжедор уже не глядел; жадно впившись пальцами в алый конверт, он принялся небрежно рвать его сбоку. Его пухлые щёчки, давным-давно похоронившие под собой скулы, взволнованно подёргивались при каждом новом движении. Наконец, дядя почесал свою козлиную бородку – единственное, что отдувалось за всю растительность на его голове – и развернул документ.
Мелкие глазки забегали по строчкам.
Я внимательно наблюдал за ним.
По мере того как дядя читал бумагу, его морщины становились все глубже, тонкие губы втягивались под самое небо, а широкие ноздри принялись трепетать как нераскрытый парашют.
Несколько раз мне уже приходилось видеть эту гримасу. Я расслабился.
Так дядя улыбается.
Ну а после того, как по помещению хрипло разнеслось то ли кряхтение сутулой псины на обочине, то ли карканье кастрированной вороны, я понял, что не ошибся.
Всё верно – дядя заливисто рассмеялся.
Прочее семейство исподволь обменивалось недоумевающими взглядами; в дальних рядах кто-то о чём-то тихо переговаривался…
Я же уже понимал: мне ничего не угрожает.
Похоже, мой любимый дедушка – глава одного из сильнейших родов страны и единственная причина, по которой я, будучи связан с этими людьми, дожил до своих девятнадцати лет – не оставил мне ничего ценного. Во всяком случае, ничего, что было бы ценным в глазах Больжедора.
Тот, кстати, уже успел отсмеяться, и теперь педантично упаковывал документ обратно в конверт. Бррр… как при таком весе у дяди получилось иметь такие длинные и крючковатые, слово у носферату, пальцы?
– Так что, я свободен? – спокойно уточнил я, дождавшись, когда алый конверт окажется у меня в руках.
– Да, да, можешь идти, – фальшивая улыбка на лице Больжедора выглядела так же омерзительно, как и настоящая. – Я тебя провожу.
Я пожал плечами. Чем ближе к выходу тем лучше.
Хотя, конечно, ничего хорошего мне это предложение не сулило, понятно как день. Я покосился на своего кузена, дядиного сына; они с его невестой зачем-то потащились за нами, лишний раз намекая, что со мной закрыты ещё не все вопросы.
Почему я так думаю?
Ну, дело в том, что невеста моего братца слишком хороша для него. Карина, моя давняя знакомая по спортзалу, модель и актриса. Я давно корил себя за то, что мы с ней так хорошо сдружились – иначе пару лет назад она не зашла бы в гости ко мне домой и не попалась бы на глаза братцу.
Да-да, моё желание познакомить её с одним из двух дорогих для меня людей – дедом – в итоге сломало девушке жизнь. Её увидел мой братец, и она ему понравилась. Он же ей – не особо. Только вот дяде много было не нужно, он кинул все свои силы и ресурсы, давя на родителей и работодателей Карины, чтобы заставить её иногда общаться с моим кузеном.
И уж вовсе не представляю, на что им пришлось пойти, чтобы она приняла его предложение о женитьбе – спустя три года неловких посиделок за кофе раз в месяц.
Так вот. Если бы дядя не собирался сказать что-то, возносящее моего двоюродного братца передо мной в глазах моей давней подруги, то братец бы и не потащился следом.
– Так что, – тяжело вздохнул я, особо не надеясь на лёгкую развязку, – прощаемся или как?
Двери конторы нотариуса захлопнулись; мы оказались на парковке, заставленной дорогими машинами моей «чистокровной» родни.
– Не так быстро, – улыбка пропала с дядиного лица. – Нам нужно закрыть с тобой пару вопросов… не хочу оставлять тебя в подвешенном состоянии.
О чём это он?
– Старик любил тебя… а любовь часто делает людей слепыми… – продолжал Больжедор, скрестив руки на груди. – Но времена меняются; роду необходимы перемены. Ради процветания семьи придётся принимать непростые решения – например, не игнорировать больше твои махинации.
Кузен ехидно улыбался, пока я пытался сообразить, что именно дядя хочет мне сказать с помощью цитат из мелодрам.
– Ты же не думал, что я не замечу этого? – дядя попытался изобразить справедливо-обличающий взгляд. – Того, что ты злоупотреблял своими полномочиями, пользовался корпоративными финансами в личных целях…
Видимо, моё лицо перекосилось слишком резко, так как Больжедор сразу же поспешил добавить:
