Выбор у Векшина был невелик: в пределах области на Западной Украине, где жил он и закончил медицинский институт, или Восточно-Сибирская железная дорога. С той существенной разницей, что в первом случае место будущей работы назначила бы ему институтская распределительная комиссия, а во втором ждал бы его один из небольших городов огромной сибирской магистрали, именуемых в этом ведомстве станциями. И не в том лишь дело, что были у него весомые причины предпочесть далёкий, холодный, неведомый и непредсказуемый край какому-нибудь дальнему гуцульскому селению. Молод был, куражлив, семьёй не обременён, крепко веровал в свою удачу – отчего бы не рискнуть, мир поглядеть, себя показать. В конце концов, не все и не навсегда же концы обрубал – через два-три года, а то и раньше, если там не сложится, домой, даже не отработав положенный срок, вернётся. Не по закону, конечно, было бы, но и не такой уж криминал, многие этим грешили, всем с рук сходило.
В одном мог не сомневаться, знал по опыту своих предшественников: за эти пару-тройку лет столько будет там у него хирургической практики, сколько в здешней захудалой поселковой больничке – а на что-либо другое рассчитывать не приходилось – за десяток лет не наберётся. И вернётся он в свой город не подмастерьем, обучившимся лишь крючки держать да зашивать, если доверят, кожу в конце операции. Другие там возможности, другие перспективы. Поискал на карте город между Красноярском и Иркутском, заглянул в железнодорожный справочник, выбрал глянувшийся названием Боготол и стал собираться в дорогу. Вооружённый свежеиспечённым дипломом, в котором значилось, что он, Векшин Михаил Аркадьевич, закончил в 1966-ом году лечебно-профилактический факультет мединститута и решением Государственной экзаменационной комиссии имеет право заниматься врачебной деятельностью. Потом оказалось, что в Боготоле хирурги не нужны, предложили ему другую, подальше на Восток, станцию с не менее достойной, на полтораста коек больницей и, главное, с опытным, умелым – справки навёл – завом хирургического отделения. Что вполне его устраивало.
И началась у Векшина новая, несравнимая с прежней жизнь. Готов был к тому, что многим придётся пожертвовать, ко многому, нравится или не нравится, приспосабливаться, ножки по одёжке протягивать, но давалось ему всё это очень непросто. Не однажды, особенно в первое время, довелось ему пожалеть об опрометчивом своём решении, хотелось бросить всё, бежать от чуждых, неприемлемых порой для него нравов, обычаев, отношений. Не привыкал к обитанию в общежитии локомотивного депо, куда поселили его, к неприглядной комнате с пятью машинистами и их помощниками, большими любителями выпить и поорать, которые вставали и спать ложились согласно графику движения поездов, в любое время дня и ночи, покоя не было. Лишали сна и зычные неумолчные голоса диспетчеров, доносившиеся с близкой станции. Пугала неожиданно быстро наступившая зима, к лютости и нескончаемости которой не готов он был в своём семисезонном пальтишке и ботиночках. При зарплате, едва хватавшей на пропитание. А ещё не ожидал он, что так сильно тосковать будет по невообразимо далеко оказавшимся маме, подруге, по весёлым, остроумным друзьям-приятелям, несравнимым с новыми знакомцами, по большому, красивому, залитому огнями городу. Хватило бы и одной пятичасовой разницы во времени, чтобы долго ещё чувствовать себя живущим с ними не только в разных часовых поясах, но и словно бы в разных мирах. Обрыдлая столовская еда, удручающе скудные, полупустые магазинные прилавки…
Но если бы только это. Думал он, что встретят его здесь если не с распростёртыми объятиями, то уж по крайней мере приветливо, радушно, с хвалёным сибирским гостеприимством. Само ведь собой разумелось: приехал к ним новый молодой врач, которых тут нехватка, вроде бы симпатичный, неглупый, добровольно сменивший благодатные украинские земли на их суровое, бедное, плохо обустроенное бытие. К тому же холостой и к алкоголю равнодушный – царский подарок для местных девиц на выданье и озабоченных их мамаш, тоже ведь не в минус. Однако же. Нет, какой-либо неприязни или, тем более, враждебности не ощутил, но и значимым событием его появление здесь не стало. Сближения с ним не искали и к себе близко не подпускали. Более того, давали, случалось, понять, что это он, невесть кто и откуда взявшийся, должен ценить терпимое отношение к себе, заслужить его. Вскоре понял, что не вызвано это его личными достоинствами или недостатками. Тут такие, как он, залётки менялись едва ли не каждый год, не приживались. В то же хирургическое отделение он, Векшин, за четыре последних года прибыл уже третьим. В довершение ко всему пользы от него было с гулькин нос – хирург он пока никакой, проку от него не скоро дождёшься, возиться с ним нужно, хоть и занимался он на старших курсах в хирургическом кружке, кое-чему научился. Зав отделением, в самом деле хороший хирург, но, как нередко это бывает, дубоватый и с нелёгким характером, в один из первых же дней отрезвил его. Сказал, что много их здесь таких перебывало, и он, Векшин, судя по всему, тоже долго не задержится, поэтому нянькой он быть ему не намерен, время и нервы на него тратить. Пусть, если желание быть хирургом не пропадёт, сам смотрит, вникает, учится. Себе дороже. Об этом ему никто из вернувшихся в город из этих краёв не рассказывал. Просто, думал, не повезло ему, такая больница и такой начальник достались.
Но со временем всё более или менее образовывалось. Через три месяца перебрался он в «элитную» общежитскую комнату на двоих, делил её с терапевтом Геной, парнем из Белоруссии, приехавшим сюда в тот же год. Взявшая шефство над ними комендантша старалась по возможности скрасить их быт, появились у них радиоприёмник, настольная лампа, электрическая плитка, кое-какая посуда, шторы на окнах. Ещё и приёмничек – старенький, правда, плохонький, трескучий, вот только Китай ловил он громко, чисто. Одно из немногих здешних для него развлечений: слушать их потешные, примитивные, рассчитанные на каких-то недоумков передачи. Даже плохо верилось, что наверняка готовят их там грамотные, подготовленные агитаторы-пропагандисты, а не случайные люди. Начинались они словами «Здравствуйте, дорогие сибиряки и дальневосточники, временно проживающие на территории великого Китая». В деповской столовой их уже знали, хотели накормить повкусней, привечали магазинные продавщицы, что немало значило в те голодные, дефицитные чего ни коснись, особенно в сибирской глубинке, годы. Преимущество врачей в небольшом городке, где почти все друг друга знают и на всякий случай сводят с медиками знакомства. Жизнь постепенно налаживалась, делалась привычной, да и профессионально он созревал: грыжи и аппендициты оперировал уже не только ассистируя, иногда и самолично, лишь под присмотром операционной сестры. Вёл приём в поликлинике, тоже вроде бы неплохо получалось. Чуть потеплел к нему и зав отделением, удостоверившись, что новенький не «отбывает номер» – учится, старается, фортелей не выкидывает.
